Ну нет, вот этого делать не следует. Усилим темп — давление повысится из-за сопротивления субвремени — этой странной среды. Затем неожиданный скачок плотности — и все.
Нет уж…
Колин продолжал сидеть неподвижно, работали, казалось, только глаза. До олигоцена осталось не так уж долго. Сейчас можно и отдохнуть, потому что чем ближе к современности, тем ниже темп и тем больше внимания будет требовать машина. А пока за приборами может последить и Юра. Только следить, самому же ни к чему не прикасаться из боязни немедленной, беспощадной и ужасной расправы.
Колин так и сказал. Юра вздохнул.
Сон пришел неожиданно быстро. Проснулся Колин сам и как раз в тот момент, когда следовало: Юра уже заносил руку, чтобы подергать его за плечо. Курсовой хронатор только что получил сигнал маяка группы эоцена. Этот этап прорыва кончался. “Мои ресты, — весело подумал Колин. — Подать их сюда…” Розовый туман исчез так же мгновенно, как и наступил, — никому еще не удавалось уловить тот момент, в котором происходило это преобразование, и хронокар вновь возникал в историческом времени. Колин выключил ретаймер и сладко потянулся.
Затем он влез в отделение ретаймера и потрогал ладонью рест. Горяч, но еще не настолько, чтобы следовало бояться всерьез. Все-таки у них колоссальный запас прочности. Затем Колин открыл дверцу и выбрался на землю третичного периода.
Было раннее утро. Овальное солнце, потягиваясь, разминало лучи. Петька спал в палатке.
Юра торопливо разбудил его.
— Фенакодики — о? — спросил Юра сочувственно.
— Фенакодики — о! — сказал Петька и зевнул. — Они страшно интеллектуальны. И здорово прогрессировали за последние двадцать тысяч лет. Я следил, можно сказать, изо дня в день. Новости привезли?
— Привезли, — кивнул Юра. — Где у тебя ресты?
— Какие?
— Проснись, — сердито сказал Юра. — У нас времени нет. Те самые ресты. Мои. Которые тебе оставил Сизов.
— А он не оставлял, — сладко простонал Петька и закрыл глаза. — Он торопился. Я погрузил контейнеры, и он отбыл. Будет через два дня с лишним. А зачем вам ресты?
Колин посмотрел на Юру взглядом, хлестким как плеть.
Мальчишка стоял с опущенной головой. Колин хотел кое-что сказать, но промолчал и только сплюнул.
— Ладно, — сказал он затем, приведя мысли в порядок. — Проверьте все батареи — как здесь с запасом энергии.
Он присел возле Петькиной палатки, пока оба парня, кряхтя, лазили вокруг оставшегося контейнера. Хорошее настроение исчезло, словно его никогда и не было. Вообще, конечно, глупо — поверить так нелепо, на скорую руку сконструированной фантазии относительно того, что Сизов найдет пакет и оставит его Петьке. Наивно, конечно. С другой стороны, пробиваться к Сизову надо было так или иначе. Так что горевать пока нечего. Вот если не удастся пробиться…
— Ну, готовы там? — спросил он.
— Готовы, — чуть испуганно, как показалось Колину, проговорил Петька. Он подошел и остановился в нескольких шагах. — Слушай, парень мне все объяснил. В общем невесело, а?
— Да, — сказал Колин.
— Но, может быть, вы его еще поймаете…
— Ветра в поле.
— Да нет… Сизов будет брать два контейнера в миоценовой группе. Так вот, там он наверняка наткнется на ресты.
— Понятно, — сказал Колин. Он оживился: ну, еще один этап они, может быть, проскочат без приключений. А там, если Сизов и в самом деле полезет в багажник… — Ты, правда, так думаешь? — строго спросил он. — Или утешаешь?
— Ей-богу, — ответил Петька.
— Тогда мы поехали. Позавтракаем в дороге.
— Давайте. Поезжайте поскорее. Буду ждать вас.
— А ты не спи, — сказал в ответ Колин. — Работай. Из глубокого минуса данные есть, остановка за вами. Срок экспедиции истекает. Ну, удачной работы!
— Счастливо! — откликнулся Петька.
Снова настала розовая тьма. Теперь Колин больше не думал о сне — за рестом надо было следить, ни на миг не спуская глаз с барохронов. Указатели давления времени, которые раньше казались неподвижными, теперь плясали, отмечая флуктуации плотности. От этих явлений можно было ожидать всяческих неприятностей…
Хронометр неторопливо отсчитывал физические секунды, минуты, часы. Колин сидел, и ему казалось, что с каждым движением стрелки он все больше тяжелеет, каменеет, превращается в инертное тело, которое даже посторонняя сила не сразу сможет сдвинуть с места, даже в случае самой крайней надобности. Сказывалось расхождение между напряжением нервов (его можно было сравнить с состоянием средневекового узника, голова которого лежит на плахе, и топор занесен, но все не опускается, хотя и может опуститься в любую минуту) и вынужденной неподвижностью мускулов всего тела, для которого сейчас не было никакой работы — никакого способа снизить нервный потенциал. Колин подумал, что руки у него, по сути дела, так же связаны, как и у только что придуманного им узника. Да, невеселое положение…
Читать дальше