В. Фирсов: ФАНТАСТИКА. 1966. Выпуск 2

Электронные машины давно подсчитали каждый метр пути, каждый литр кислорода в баллонах. Всего час пятьдесят три минуты будет жить Лебединский после того, как он откроет вентиль кислородного баллона — откроет совсем, до отказа, чтобы очистить отравленный мозг и найти силы дойти до шлюза, — и ровно через минуту наполовину прикроет его. За эти час пятьдесят три минуты робот унесет его на сорок километров — большего скалолаз не сможет сделать даже с красной аварийной карточкой в пасти. Быстрее на всей Луне могут двигаться только разведывательные вездеходы — “кузнечики”. Их максимальная скорость по ровному месту — пятьдесят километров в час. Но в тот момент, когда Лебединский повернет вентиль и захлопнет гермошлем, вездеход Чередниченко будет находиться в ста пятидесяти километрах от Базы. А это значит, что Лебединскому не хватит тринадцати минут.

Профессор раздраженно отшвырнул в сторону ленту вычислительной машины и повернулся вместе с креслом к Тевосяну, сидевшему у главного пульта. Сейчас должны поступить ракетограммы от вездеходов, и тогда станет известно, удалось ли Чередниченко опередить график и отнять хоть немного от этих нроклятых тринадцати минут. “Поневоле станешь суеверным”, — подумал он, разглядывая косо остриженный затылок Тевосяна.

Катушки магнитофона на главном пульте закрутились.

Смольный взглянул на часы. “Шредер пунктуален, как всегда”, — подумал он. Сообщение от него поступило секунда в секунду.

Но второй вездеход сейчас не интересовал начальника Станции. “Кузнечик” Шредера должен был идти к Базе с максимальной скоростью, но не переступать запретных границ аварийного режима. И сейчас он далеко отстал от машины Чередниченко, хотя и вышел на пятнадцать минут раньше. За эти пятнадцать минут Степан успел сбросить со своего вездехода все что можно, включая тяжелые баллоны с многосуточным запасом кислорода. Теперь кислорода у него не хватит даже на возвращение. Это не страшно — позади второй вездеход.

Зато облегченная машина могла идти с максимальной скоростью, на что и рассчитывал профессор, разрешая рискованное путешествие, строжайше запрещенное инструкцией.

Профессор Смольный хорошо знал Чередниченко — неутомимого, неунывающего атлета, прекрасно тренированного борца и боксера, многократного чемпиона страны в технических видах спорта, человека, влюбленного в скорость, способного на рискованные, но безукоризненно обоснованные решения. Поэтому именно ему он доверил этот тяжелый пробег, от которого зависела жизнь Лебединского. Степан, как никто другой, умел водить машину, и только он мог бы вести ее много часов в опасном режиме, когда на пульте управления тревожно горят красные лампочки, предупреждая о возможности аварии, и только интуиция водителя спасает от немедленной катастрофы. Только человек отчаянной храбрости и железной воли мог выдержать это, и профессор знал, что Чередниченко выдержит.

В душе профессор боялся признаться себе, что относительно второго водителя — Миронова — у него нет такой твердой уверенности. Маленький геофизик появился на Станции недавно, и никто из нынешнего состава раньше его не знал.

Сейчас профессору вспомнился полузабытый эпизод, относившийся к первым дням пребывания Миронова на Луне. Метеорит ударил в только что прибывшую цистерну с водой, которая стояла недалеко от входа в Станцию. Воды тогда не хватало, и каждой каплей приходилось дорожить. Перевозили ее в цистернах-автоматах с электроподогревом — горячую воду было удобно переливать куда угодно. Метеорит разворотил в цистерне порядочную дыру, и струя кипятка била наружу, тут же замерзая на грунте, а Миронов, вызванный по тревоге, в это время педантично проверял свой скафандр, хотя выпускающий — это, кажется, был Бек-Назаров — сделал это еще раньше и заверил его, что все в порядке. Миронов поступил точно по инструкции, которая обязывала каждого выходящего лично проверить скафандр. Однако несколько тонн воды вытекло, и они остались без водорода. Очередной вылет “Рубина” был сорван. Правда, взамен обитатели Станции нежданно-негаданно получили прекрасный каток, положивший начало повальному увлечению коньками. Но несколько дней Бек-Назаров разговаривал с Мироновым подчеркнуто официальным тоном.

Ничего особенного в этом случае не было. В конце концов вода — это только вода, а выход в неисправном скафандре означал быструю и неотвратимую смерть, поэтому понять состояние новичка профессору было нетрудно. Однако он не мог не признать, что Миронов, сам того не желая, высказал недоверие к товарищу. Несмотря на то, что поведение Миронова полностью обусловливалось инструкцией, эпизод оставил какой-то неприятный осадок.