В. Фирсов - ФАНТАСТИКА. 1966. Выпуск 2

В палате стояла пахнущая дезинфекцией тишина. Изредка пощелкивали реле регулировки температуры и влажности и сонно жужжал ионоозонатор.

— Он не мог облучиться. Ручаюсь головой, — эти слова майор медицинской службы Таволски повторял, как заклинание. — Последние испытания на полигоне были четыре дня назад. Я сам проводил контроль людей после. У Бартона, да и у остальных гонге, разумеется, все оказалось в порядке. Вот в этом блокноте у меня все записано. Здесь и Бартон… Двадцать шестого июля, одиннадцать часов… показания индикатора — норма. А после ничего не было.

— А он не ходил на полигон потом? — спросил главный врач.

— Что он — идиот?

— Но ведь чудес на свете не бывает, коллега.

— Конечно. Если не считать непорочного зачатия. Здесь аналогичный случай.

— Вы полагаете, что именно эту причину мне следует назвать генералу? — Главврач иронически поднял бровь.

— А ведь нас с вами это не касается. Пусть сам доискивается.

— Я уверен, что в этот момент он уже создает следственную комиссию.

— Совершенно согласен, коллега. Скажу вам даже больше. Именно в этот момент он включает в комиссию вас.

Таволски достал сигареты, и главврач тотчас же включил вентилятор.

— Что вы уже предприняли? — спросил главврач, устало вытягивая вперед большие с набухшими венами руки.

— Ввел двести тысяч единиц кипарина… Ну, температура, пульс, кровяное давление…

— Нужно будет сделать пункцию и взять срез эпидермы.

— Разумеется. Я уже распорядился. Мочу тоже придется контролировать ежедневно… Если бы знать, что у него поражено! Можно было бы попытаться приостановить циркуляцию разрушенных клеток.

Главврач молча кивал. Казалось, он засыпает. Тяжелые веки бессильно падали вниз и медленно с усилием приподнимались.

— Когда вы сможете определить полученную дозу? — Вопрос прозвучал сухо и резко.

— Через несколько дней. Когда станет ясна кинетика падения белых кровяных телец.

— Это не лучший метод.

— А что вы можете предложить?

Главврач дернул плечом и еще сильнее выпятил губу.

— Надо бы приставить к нему специального гематолога. А?

— Разве что Коуэна?

— Да, да. Позвоните ему. Попросите от моего имени приехать. Скажите, что это ненадолго. Не очень надолго.

— То есть… Вы думаете? — тихо спросил Таволски.

— Такое у меня предчувствие. Я на своем веку насмотрелся. Плохо все началось. Очень плохо.

— Но ведь это только на пятый день?!

— Тоже ничего хорошего. — Главврач покачал головой. — Какая у него сейчас температура?

— Тридцать семь ровно.

— Наверное, начнет медленно повышаться… Ну, да ладно, там поглядим. — С видимым усилием он встал из-за стола и потянулся. — А Коуэну вы позвоните. Сегодня же. А теперь пойдемте к нему. Хочу его еще раз посмотреть.

1 АВГУСТА 19** ГОДА. УТРО. ТЕМПЕРАТУРА 37,1. ПУЛЬС 78. КРОВЯНОЕ ДАВЛЕНИЕ 135/80

Бартон проснулся уже давно. Но лежал с закрытыми глазами. Он уже все знал и все понимал. Еще вчера к нему в палату поставили батарею гемоцитометрических камер. Если дошло до экспресс-анализов, то дело плохо. Кровь брали три раза в день.

Лаборанты изредка роняли малопонятные фразы: “Агглютинирующих сгустков нет”, “Показались метамиэлоциты”.

Во всем этом был какой-то грозный смысл.

Бартон почувствовал, как Таволски взял его руку. Подержал и положил назад на одеяло.

— Ну и что вы нащупали, Эйб?

— Вы не спите, Аллан? Наполнение хорошее. Как вы себя чувствуете?

— Престранно, майор. Престранно.

— Что вы имеете в виду?

— Не знаю, как вам объяснить… Понимаете, такое ощущение, будто все это сон, наваждение. Я смотрю на свои руки, ощупываю тело — ведь ничего не изменилось, нет никаких видимых повреждений. Да и чувствую себя я вполне сносно.

Только легкая слабость, но это же пустяки. Чашечка кофе или немного сухого джина с мартини — и все как рукой снимет. Так в чем же дело? Почему я не могу подняться? Кто сказал, что мое здоровое тело прошито миллиардами невидимых пуль? Кто это знает? Почему я должен в это верить? Я больше верю своему телу. Оно такое здоровое с виду. Разве не так? И тогда я приподымаюсь, сажусь на постель, подкладываю под себя подушку. И медленно приливает к щекам жар, затрудненным становится дыхание, обессиливающий холодный пот выступает на лбу, горячий пот заливает горло. Мне делается так плохо, так плохо… И я падаю обратно на постель и долго-долго не могу прийти в себя. Все изменяет мне, все лжет. Мое тело, память, логика, глаза. Вот как я чувствую себя, Эйб. Престранно чувствую. Теперь вам понятно, что значит престранно?