Артур Кларк - Пески Марса

К сожалению, «Арес» проходил не слишком близко от Луны, но и так она была здесь раз в десять больше, чем у нас, на земном небе. Вдоль линии, отделяющей день от ночи, ясно проступали кратеры; еще не освещенная часть диска смутно серела в отраженном Землею свете; а на ней – Гибсон резко подался вперед, не веря своим глазам, – да, на этой холодной поверхности светлячками мерцали точки, которых раньше не было. Огни первых лунных городов сообщали людям, что после миллионов лет ожидания жизнь пришла и на Луну.

Вежливый кашель прервал его размышления. Потом кто-то невидимый сказал совсем просто:

– Не зайдет ли мистер Гибсон в кают-компанию? Кофе еще не остыл, и пшеничные хлопья не все съели.

Такого с ним не бывало. Он совершенно забыл о завтраке.

Когда с виноватым видом он вошел в кают-компанию, команда горячо спорила о сравнительных достоинствах различных типов космолета.

Говорил доктор Скотт (позже Гибсон обнаружил, что так бывало всегда) – по-видимому, человек возбудимый, легко теряющий самообладание. Его главным противником был суховатый, скептический Бредли, которому явно нравилось его поддразнивать. Иногда в бой вступал Маккей; маленький математик говорил быстро, четко, чуть педантично, и Гибсон подумал, что его настоящее место не здесь, а в профессорской.

Капитан Норден поддерживал то одну, то другую сторону, не давая никому из спорщиков взять перевес. Юный Спенсер уже работал, а Хилтон сидел тихо и смотрел на остальных с явным интересом. Его лицо было навязчиво знакомо Гибсону. Где он мог его видеть? Ах, Господи, как же он забыл! Ведь это тот самый Хилтон! Гибсон оторвался от еды, повернулся в кресле и уставился на человека, который привел «Арктур» на Марс после величайшего подвига в истории космонавтики. Только шесть человек побывали на Сатурне, и только трое из них живы. Хилтон стоял когда-то на далеких лунах, чьи имена звучат как заклинания: Титан, Энцелад, Тефия, Рея, Диона; он видел блеск колец, слишком симметричных и совершенных, чтобы быть естественными. Он – в прямом смысле этих слов – побывал на краю света и вернулся в уютное тепло внутренних планет. «Да, – подумал Гибсон, – хотел бы я с ним потолковать…»

Спорщики выплыли на свои посты, а Гибсон мысленно еще вращался вокруг Сатурна, когда капитан Норден придвинулся ближе и прервал его мечтания:

– Не знаю ваших планов, но, думаю, вам интересно осмотреть наш космолет. В конце концов именно с этого начинают в ваших книгах.

Гибсон машинально улыбнулся. Он боялся, что еще не скоро перестанут поминать его прошлое.

– Да-да. Так легче всего объяснить читателю устройство космолета и передать местный колорит. К счастью, теперь уже не требуют описания космолета. А вот в шестидесятых, когда я начал писать про космонавтику, приходилось откладывать завязку на тысячу слов и описывать, как налажена связь в космосе, как работает атомный двигатель и так далее.

– Значит, – с обезоруживающей улыбкой сказал Норден, – мне мало придется объяснять вам.

Гибсон чуть не покраснел.

– Я буду вам благодарен, если вы мне все покажете, – сказал он.

– Ладно, – ухмыльнулся Норден. – Начнем с рулевой рубки. Ну, полетели.

Следующие два часа они летали по лабиринтам коридоров, которые, подобно артериям, пронизывали шарообразное тело «Ареса». Космолет был разделен широтами, как глобус. На севере находились рабочие помещения и каюты космонавтов. На экваторе – большая кают-компания, занимающая весь поперечник шара, и – поясом – наблюдательная галерея. Южное полушарие занимали запасы горючего и приборы. Теперь, когда «Арес» выключил двигатели, северное полушарие было обращено к Солнцу, а необитаемый юг остался в тени. На Южном полюсе была надежно запечатанная дверца с табличкой: «Открывать только по приказу капитана». За дверцей тянулась стометровая труба, соединяющая основной шар со вторым, поменьше. Сперва Гибсон не понял, для чего тут дверь, если ни один человек никогда в нее не войдет; но вспомнил, что существуют и роботы Комиссии по атомной энергии.

Как ни странно, удивительней всего оказались не технические чудеса – Гибсон ожидал их встретить, – а пустые пассажирские каюты, плотно пригнанные ячейки, занимавшие весь умеренный пояс северного полушария.

Они ему не понравились. Дом, куда никто еще не входил, бывает порой тоскливее покинутых развалин, где хоть когда-то была жизнь. Здесь, в гулких коридорах, освещенных проникавшим сквозь стены голубоватым и холодным солнечным светом, охватывало безнадежное ощущение пустоты.