Артур Кларк: Тише, пожалуйста

— Минуточку! — прервал его Эрик Мэйн. Должен отметить, что Эрик — эксперт по электронике и редактирует какую-то связанную с телевидением газету. Он также написал радиопьесу о космических полетах, но это совсем другая история. — Минуточку! Тут что-то не так. Таким способом добиться тишины нельзя . Потому что тут нельзя добиться совпадения по фазе…

Парвис сунул трубку в рот. Послышалось многозначительное бульканье, и мне вспомнился первый акт «Макбета». Потом Парвис пригвоздил Эрика взглядом.

— Уж не намекаете ли вы, — холодно осведомился он, — что эта история лжива?

— Э-э… я не стану заходить настолько далеко, но… — Голос Эрика постепенно стих, словно он заглушил сам себя. Он выудил из кармана старый конверт, огрызок карандаша и горстку запутавшихся в носовом платке резисторов и конденсаторов, погрузился в какие-то расчеты и надолго замолчал.

— Как я уже пояснил, — невозмутимо продолжил Парвис, — именно так работал глушитель Фентона. Его первая модель была не очень мощной и не могла справиться с очень высокими и очень низкими звуками. Результат получался очень странным. Когда он его включал, а кто-то пытался говорить, слышались два противоположных конца звукового спектра — слабый писк летучей мыши и нечто вроде низкого рокота. Но вскоре он справился и с этим, применив схему с большей линейностью (черт, я не могу не использовать хоть какие-то технические термины!), и его последняя модель уже могла обеспечить полную тишину в помещении довольно большого объема. И не просто в обычной комнате, а в большом зале. Да…

Так вот, Фентон не принадлежал к числу тех одержимых секретностью изобретателей, которые никогда и никому не рассказывают, чем занимаются, из опасения, что их идеи украдут. Он был даже слишком разговорчив и охотно обсуждал свои идеи с коллегами и студентами, как только находил себе слушателя. И так уж получилось, что одним из первых, кому Фентон продемонстрировал усовершенствованную версию глушителя, оказался студент-искусствовед по фамилии, кажется… Кенделл, избравший физику в качестве дополнительного предмета. Глушитель произвел на него большое впечатление, что и неудивительно. Но подумал Кенделл, как вы, наверное, решили, не о его коммерческих возможностях и не об утешении, которое прибор принесет утомленным ушам исстрадавшегося человечества. О, отнюдь нет! В голове у него родились совершенно иные идеи.

Позвольте сделать краткое отступление. У нас в колледже есть процветающее музыкальное общество, которое за последние годы настолько выросло количественно, что ему стало по плечу исполнять даже не очень монументальные симфонии. А в том году, о котором идет речь, был задуман весьма амбициозный проект. Общество решило поставить новую оперу, написанную молодым талантливым композитором, чье имя здесь упоминать будет несправедливо, поскольку он теперь хорошо всем вам известен. Назовем его Эдвардом Инглэндом. Название его произведения я позабыл, но то была очередная вздорная драма о трагической любви. Никак не могу понять, почему все считают, будто с музыкальным аккомпанементом они становятся менее нелепыми, чем без него. Многое, несомненно, зависит от музыки.

Я и сейчас помню содержание либретто, прочитанного в ожидании, пока поднимут занавес, но до сих пор не могу понять, было ли оно написано всерьез или в шутку. Судите сами… Действие происходит в конце викторианской эпохи, главные герои — страстная дочка почтмейстера Сара Стэмп, угрюмый лесник Уолтер Партридж и сын сквайра, чье имя я позабыл. Эта старая история о любовном треугольнике, усугубленная нежеланием жителей деревни принимать перемены — в данном случае новую телеграфную систему, от которой, как предсказывают местные старухи, у коров пропадет молоко, а у овец начнут рождаться ягнята-уроды.

Если опустить детали, все сводится к обычной драме ревности. Сын сквайра не хочет жениться на Почте, а лесник, взбешенный отказом, строит планы мести. Трагедия достигает жуткого финала, когда бедняжку Сару, задушенную лентой для перевязки посылок, находят в почтовом мешке в Отделе писем, не нашедших адресата. Жители деревни вешают Партриджа на телеграфном столбе, что весьма возмущает протягивающих линию рабочих. Злодею предстояло спеть арию во время повешения, и я очень сожалею, что так ее и не услышал. Сын сквайра то ли спивается, то ли уезжает в колонии и спивается уже там. Вот и все.

Вижу, вы гадаете, зачем я все это рассказываю, но проявите еще немного терпения. Дело в том, что, пока эту синтетическую ревность репетировали, за кулисами происходили реальные события. Кенделл, приятель Фентона, был отвергнут юной леди, которой предстояло играть Сару Стэмп. Не думаю, что он был столь уж мстительной личностью, но он увидел возможность для уникальной мести. Давайте будем честны и признаем, что студенческая жизнь прививает некоторую безответственность… и многие ли из нас при подобных обстоятельствах отвергли бы такой шанс?