Мой кабинет, собственно говоря, был не кабинетом, а наполовину перестроенным полуподвалом. Агент по продаже недвижимости, когда показывал дом моей жене и мне, упорно называл его "кутерьмовой комнатой", что бы это ни означало. Когда мы с женой обосновались там, она решила, что это будет мой кабинет. И у меня стоят письменный стол, пара кресел и старенький диван-кровать. Кроме того, там имеется крохотный сортирчик и выход в гараж. Когда моя жена впадала в депрессию или возбуждение, я отсиживался там.
На то, чтобы собрать скелет, у меня ушло несколько дней. Это ведь совсем не так просто, как кажется. Кости скреплялись особыми винтиками и гаечками, и мне потребовалось время, чтобы точно во всем разобраться. И быстроте вовсе не содействовал тот факт, что у меня руки тряслись от возбуждения.
Потрудившись три часа без передышки, я вдруг расплакался от бессилия и разочарования. Вероятно, я рыдал очень громко - во всяком случае, моя жена спустилась посмотреть, в чем дело. Услышав ее шаги на ступеньках, я кинулся к ней навстречу, чтобы помешать ей увидеть, чем я занимаюсь. Не знаю, почему я этого не хотел. Не хотел - и все.
Когда моя жена поняла, что я плакал, она обняла меня и тоже заплакала. И твердила, что мне не следует прятать свои чувства, что мы оба пока молоды и можем попробовать еще раз. Я соглашался со всем, что она говорила, лишь бы она поскорее убралась наверх. А она продолжала настаивать на том, чтобы немедленно совокупиться. Потащила меня в спальню и битый час пыталась вызвать у меня эрекцию. Ничто не помогало. В конце концов она доплакалась до того, что заснула. Я оделся и ушел вниз.
Как я уже говорил, мне с самого начало было ясно, что она - женщина. Большинство людей не умеют отличать мужские кости от женских. Как странно! Вообразите, что вы не способны отличить нагого мужчину от нагой женщины! А уж большей наготы, поверьте мне, не существует!
Я вычистил подставку, прежде чем водворить на нее мое сокровище. И вот тогда-то я и узнал ее имя. Оно было выгравировано на латунной дощечке, прикрепленной к основанию. Сперва я было подумал, что это знак фирмы, либо изготовителя, либо поставщиков медицинского оборудования, но, не пожалев чистящей пасты, я увидел затейливо выгравированную надпись. Она состояла из единственного слова "Афра".
И я решил, что это ее имя. Оно мне понравилось - такое необычное и таинственное. Я старался вообразить, кем или чем была Афра, когда еще обладала кожей. Бродяжкой или жрицей? Нищей или проституткой? Я знал, что теперь большая часть скелетов, используемых как учебное пособие, импортируется из стран вроде Бангладеша, но Афра была крупнее средней представительницы Третьего мира. Она была очень старой и одновременно вечно юной. Быть может, она была злополучной преступницей в царствование королевы Виктории, чей невостребованный труп был очищен от плоти и продан в посмертное белое рабство, чтобы вернуть деньги, потраченные на нее при жизни.
Шаги жены на лестнице заставили меня очнуться. Увидев Афру, она брезгливо вскрикнула:
- Господи, Редж, что это такое?
- Это... гм... скелет, дорогая.
- Я вижу, что скелет. Но что он делает здесь?!
- Я купил его сегодня на гаражной распродаже...
Жена уставилась на меня, обхватив себя руками, будто от холода.
- Ты что - с ума сошел?
- Лапочка, я все объясню...
- Ничего не хочу слышать. Я требую, чтобы этой гадости в доме не было, слышишь?
- Но, дорогая, это же всего только скелет. Он совсем безобидный...
- Мне все равно, Редж! Ненормально, что ты купил такую вещь. Что-то патологическое!
- Лапочка...
- Я же сказала, что не потерплю его в доме, ясно? - Она повернулась и вышла за дверь. Разговор окончен. Я знал, что спорить смысла нет.
И виновато поглядел через плечо на Афру.
Она ухмыльнулась мне: "То, о чем она не знает, ей не повредит, Редж!"
После этого я прятал Афру в шкафу, пока не убеждался, что моя жена заснула. Ведь у каждой семьи есть свой скелет в шкафу.
Мне нравилось ставить Афру в угол за моим столом, чтобы она могла следить за тем, как я работаю. Было приятно чувствовать ее присутствие. Я мог смотреть на нее, стоило мне захотеть, и она никогда не жаловалась. Вскоре я начал лениво поглаживать изгибы ее тазового пояса. Она никогда не упрекала меня за наглость, даже когда я трогал завиток ее копчика.
Как может поверхностная красота сравниться с поэзией кости? С тончайшим балетом головок и ямок в сочленениях? С безупречностью запястья?
Читать дальше