Уолтер Тевис: Человек, упавший на Землю

Прошло более двух часов, прежде чем Фарнсуорт оторвался от бумаг. За это время он выпил три порции виски, и уголки его глаз покраснели. Поначалу он заморгал, едва видя Ньютона, потом наконец сфокусировал на госте широко открытые глаза.

– Что скажете? – спросил Ньютон, все еще улыбаясь.

Толстяк вдохнул поглубже и замотал головой, как будто силился прочистить мозги. Когда он заговорил, его голос был вкрадчив и осторожен.

– Я не все здесь понимаю. Только часть. Часть. Я не разбираюсь ни в оптике, ни в фотопленке. – Он вновь уставился на зажатые в руке бумаги, словно проверяя, не испарились ли они в воздухе. – Я юрист, мистер Ньютон. Юрист.

И затем, абсолютно внезапно, голос ожил и зазвенел, жирное тело и маленькие глазки обрели живость.

– Но я разбираюсь в электронике. И в красителях. Кажется, я понял устройство вашего… усилителя… и вашего телевизора… и… – Он заморгал и ненадолго умолк. – Кажется, их и впрямь можно производить так, как вы предлагаете. – Он медленно выдохнул. – Выглядит убедительно, мистер Ньютон. Думаю, они будут работать.

Ньютон продолжал улыбаться.

– Будут. Все до единого.

Фарнсуорт вытащил сигарету и закурил, успокаиваясь.

– Мне придется все проверить. Металлы, схемы… – Внезапно он сам себя перебил и взмахнул зажатой между толстыми пальцами сигаретой. – Вы хоть понимаете, что это значит? Вы осознаете, что у вас девять пионерских патентов вот здесь?

Он пухлой рукой приподнял лист бумаги.

– Только здесь, в передатчике видеосигнала и в этом маленьком выпрямителе! Вы понимаете, что это значит?

Ньютон смотрел на него все с тем же выражением.

– Да, я понимаю, что это значит.

Фарнсуорт медленно затянулся сигаретой.

– Если вы правы, мистер Ньютон, – сказал он уже спокойней, – если вы правы, то Ар-си-эй, «Истман кодак» и «Дюпон» у вас в кармане! Да вы хоть знаете, что тут у вас такое?

Ньютон посмотрел на него в упор и ответил:

– Я знаю, что тут у меня такое.

Поездка к загородному дому Фарнсуорта заняла шесть часов. Поначалу Ньютон, забившись в угол заднего сиденья лимузина, пытался хоть как-то поддерживать разговор, но рывки автомобиля слишком болезненно отдавались в теле, и без того уже перегруженном силой тяжести, к которой, он прекрасно понимал, потребуется привыкать долгие годы. Поэтому он с неохотой сказал юристу, что очень устал и должен отдохнуть. Потом закрыл глаза, вжался в мягкое сиденье, чтобы оно приняло как можно больше его веса, и стал перемогать боль. Воздух в салоне тоже был для него слишком горяч: температура самых жарких дней на родной планете.

За городом шофер уже не так резко тормозил и трогался с места; болезненные толчки пошли на убыль. Несколько раз Ньютон открывал глаза, чтобы посмотреть на Фарнсуорта. Юрист сидел, упершись локтями в колени, и перебирал бумаги Ньютона; маленькие глазки внимательно скользили по строчкам.

Огромный дом одиноко стоял в лесу. И здание, и окружавшие его деревья казались влажными; они тускло поблескивали в сером утреннем свете, так походившем на антейский полдень. Приятный отдых для чувствительных глаз Ньютона. Ему нравились деревья, неспешное течение их жизни, пропитанный водою мох у корней, – нравилось чувство влаги и плодородия, которым была исполнена вся эта планета, вплоть до нескончаемого гула и стрекота ее насекомых. Неисчерпаемый источник восторга в сравнении с его собственным миром, сушью и запустением, мертвой тишью пустынь, раскинувшихся меж почти опустевших городов, где единственный звук – плач нескончаемого холодного ветра, в чьих стонах слышна боль умирающего народа…

Заспанный слуга в халате встретил их у дверей. Фарнсуорт велел ему сварить кофе и крикнул вдогонку, что надо приготовить комнату для гостя и что он, Фарнсуорт, не будет принимать телефонные звонки по меньшей мере ближайшие три дня. Затем провел Ньютона в библиотеку.

Она превосходила кабинет в нью-йоркской квартире не только размерами, но и роскошью обстановки: очевидно, Фарнсуорт читал лучшие журналы для богатых. Посредине стояла белая статуя нагой женщины с замысловатой лирой в руках. Две стены были заставлены книжными шкафами, на третьей висела большая картина: религиозный персонаж (Ньютон уже знал, что это Иисус), пригвожденный к деревянному кресту. Лицо на картине на мгновение изумило Ньютона: такие тонкие черты и пронзительные большие глаза могли бы принадлежать антейцу.

Ньютон перевел взгляд на Фарнсуорта. Тот, хотя и немного осоловевший после бессонной ночи, уже успокоился и с удобством расселся в кресле, сцепив пальцы на объемистом брюшке. Фарнсуорт наблюдал за гостем, и на одно неловкое мгновение глаза их встретились, потом юрист отвел взгляд в сторону.