Дмитрий Де-Спиллер - Шахматный парничок

У него была прекрасная жена, которую он боготворил, хотя и успел измаять монотонными обещаниями насчет воздержания от спиртного. Увидев мужа сверх меры нетрезвым, она решилась было разразиться горькими упреками, чего обычно делать избегала. Но ее поразил потерянный вид супруга, и она с тревогой осведомилась, что случилось.

А Шарик между тем заметил, что хозяин раздеваться не торопится (из чего явно следовало намерение идти с ним гулять), и с ликующим лаем взвивался чуть ли не до потолка.

Владимир Досифеевич объяснил суть происшествия и поднял глаза. Жена покачала головой. Она сама утром клала рукопись мужу в портфель. Вельтищеву вдруг стало казаться, что рукопись забыта им в доме Тальяферо. Он решил немедленно туда идти. Жена понимала, что супруг встревожен слишком сильно, чтобы ждать завтрашнего утра, и не удерживала его. Но когда он стал уходить, началась обычная история.

— Пошел, Шарик! Пошел! Ступай домой!..

Но собака ноль внимания и только помахивала хвостом. Владимир Досифеевич сердился, топал ногой и старался принять грозный вид, внушительно повторяя "Шарик, пшел!.." с тем же результатом. Шарик не только не шел домой, а, напротив, как только Владимир Досифеевич двинется, преспокойно следовал за ним. Наконец Вельтищеву пришлось смириться с его обществом. К домику Тальяферо они пришли, когда уже совсем стемнело.

Дом по-прежнему был безлюден и не заперт. Дверь припирал чурбан, поставленный Вельтищевым утром. Владимир Досифеевич помнил, как зажигал керосиновые лампы, как искал рукопись в комнате и на веранде, как опрокинул нечаянно корзинку с грибами и, собирая грибы, давил их сапогами, а потом, поскользнувшись, повалил на парник бутыль с раствором и раствор, шипя, как шампанское, быстро впитался в грунт. Но помнил он все это смутно, как во сне. А потом его одолел настоящий сон. Сон без сновидений.

Проснулся Владимир Досифеевич оттого, что Шарик, жалобно повизгивая, толкал его мордой и лапами. Собака, должно быть, сочла (и вполне справедливо сочла), что это нестерпимый непорядок — ночевать под чужой крышей. Она приглашала хозяина вернуться домой. Владимир Досифеевич стал отмахиваться от Шарика, замычал на него, но этим разбудил себя окончательно и почувствовал жажду, как всегда бывает после перепития.

Он встал с дивана слегка озадаченный, недоумевая, как здесь очутился. Шатаясь на неверных ногах, он поплелся на веранду. Там горела керосиновая лампа. Вельтищев одним духом осушил кружку воды и выпил затем вторую. Какое-то шуршание донеслось из угла, где стоял парничок. Вельтищев обернулся. Что-то металось под стеклянными рамами. Он сообразил, что то была крыса, проскользнувшая как-то под рамы. Она безуспешно пыталась выбраться. Вельтищев подошел к парнику и выпустил крысу.

Его поразил вид грунта под стеклом. Грунт был весь в темных и светлых клетках. И в некоторых клетках росли продолговатые грибы, похожие на шахматные фигуры. Одни из этих своеобразных шахмат были темнее других. Их легко было разделить на две стороны — белых и черных.

Желая рассмотреть преобразившийся грунт, Вельтищев снял рамы и перевесил лампу поближе. Оказалось, что там, где глаз видел светлые клетки, было густо усеяно крохотными белесыми грибочками.

Осмотрев шахматы, чудесно выросшие на парнике, Вельтищев вдруг вздрогнул, узнав позицию, в которой прервалась его партия с Тальяферо. Ему подумалось, что сейчас раскроется загадка предсказанного мата в шесть ходов. Он собрал грибы-фигуры в корзину и стал ждать, не вырастет ли на оголенном парнике следующая позиция, соответствующая началу матовой атаки. Но он что-то вспоминал, живописал в уме какие-то картины и наконец занесся воображением в такую даль, что неведомо как очутился на диване под качающимся маятником. Движения маятника наводили дремоту, и вскоре Вельтищев погрузился в сон.

Разбудил его снова тот же Шарик, но теперь уж другим способом. Он не толкал больше хозяина, а лишь скорбно и заунывно выл, вкладывая в модуляции голоса всю муку своего сиротства. Владимир Досифеевич спустил ноги и с неудовольствием вспомнил примету: "ночной собачий вой — к покойнику". Он через плечо посмотрел на часы. Было за полночь.

У дивана стояла корзинка с грибами в виде шахматных фигур. Должно быть, Вельтищев машинально принес ее в комнату. Взглянув на нее, он тут же вспомнил все приключение и поспешил на веранду.

Там, на парнике, изображалась теперь другая позиция. Грибы, которые создавали ее, были водянистее прежних. Связь между новой и старой позициями, несомненно, существовала. Вначале, однако, Вельтищев никак не мог ее ухватить. Вдруг он догадался, как развивалась партия. Он угадал ход белых в той старой позиции и подивился его безобидности. Сообразил он и то, как ответили черные. Их ответ был вынужденным. Впрочем, он только усиливал их положение.