Евгений Гуляковский - Искатель 5/1990

Минуту назад Роман был полон отчаяния, а теперь его сердце готово было выпрыгнуть из груди от радости. Что ему испытание, если всё было правдой! Значит, она его любит? Значит, он всё-таки не ошибся, и там, в гроте, правдой было каждое её слово?

Кфилонг, дождавшись, пока Роман вновь обретёт способность соображать, продолжил:

— Элии, как и каждой женщине знатного рода, жениха назначает совет старейшин сразу же после рождения. Но потом, когда девушка достигает совершеннолетия, она получает право выбора, и, если он не совпадает с мнением старейшин, назначается испытание.

— Выходит, выбор женщины не может быть полностью свободным?

— Женщина не останется в проигрыше. Она получит в мужья мужчину, который лучше сможет обеспечить её детей защитой, а дом пищей. Здесь у нас это не так уж мало.

И неожиданно для себя Роман вдруг понял, что не имеет права судить этих людей по законам и правилам, которым до сих пор следовала его жизнь в спокойном и благоустроенном мире. Наконец на крыльце показался всё тот же старец с пронзительным взглядом и объявил решение старейшин:

— Твоя дочь представила совету убедительные доказательства силы своего чувства и своего разума. Совет назначает испытание на завтра. Пусть чужой отдохнёт. Если он выдержит испытание, никто здесь больше не станет его так называть.

Когда Кфилонг, закончив свои длинные наставления, наконец ушёл и Роман остался один, на серебристом небе Ангры появилась уже третья луна.

Ночь полновластно вступала в свои права. Роман лежал один в пустом доме.

За окном мягко бился ветер, ночные жуки размером с летучую мышь время от времени возились на чердаке. Сон не шёл к нему в эту серебряную ночь. Он чувствовал, как соки, запахи и звуки чужого мира постепенно входят в него, становятся частью его самого, и от этого он сам становился неотъемлемой частью нового мира. Роман уже знал, что завтра, как бы ни повернулась к нему судьба, он не сможет уйти отсюда и будет бороться до конца за право обрести свой очаг, своё место под здешним солнцем, которое уже не казалось ему чужим.

Тень, такая же серебряная и лёгкая, как свет третьей луны, мелькнула за окном. Роман не видел её, но, почувствовав необъяснимое волнение, поднялся со своего грубого ложа, укрытого пушистыми шкурами неизвестных ему животных.

Свист и шелест ночных насекомых, едва уловимое движение ветвей неведомых растений манили его, и он не стал противиться зову ночи.

Свет луны запутался в ветвях деревьев, а может быть, в прядях волос любимой женщины? Это была ночь, в которую могли осуществиться любые несбыточные желания… Он услышал звук лёгких шагов у себя за спиной, и, когда две маленькие руки обвили его шею, он не удивился, не вздрогнул, лишь замер, каждой клеточкой впитывая это нежданное счастье.

— Прости, милый, — шепнула Элия, — я не могла прийти раньше. Чтобы тебя увидеть, я нарушила все наши законы. Я пришла сказать, что, если завтра судьба не будет к нам благосклонна, я оставлю свой род и уйду с тобой. Я всё уже решила. Что бы ни случилось, мы будем вместе.

Ничего не ответив, он привлёк её к себе, и две тени слились в одну в эту ночь осуществлённых желаний.

Как только первые лучи солнца коснулись солнечных часов перед домом совета, в высокой деревянной башне ударил колокол, возвещая о начале народного сбора.

Было ли то старинное «вече» или повод для праздника? Никто здесь не заботился о формальностях, зато любили собраться всем миром, отдать должное трапезе и шипучим хмельным напиткам.

На площадь уже выкатили бочки с брагой и установили длинные столы, ломящиеся от яств и плодов. Заинтересованный в положительном решении народного собрания род поставлял для праздника продовольствие и напитки. Сегодня это делали люди Кфилонга.

Едва смолк протяжный звук колокола, на помост поднялся один из старейшин. Он трижды ударил посохом, и шум постепенно стих.

— Друзья, родичи, гости от отделившихся, но дружественных нам семейств! Сегодня у нас необычный день испытаний. Впервые за всю памятную историю нашего народа для участия в нём допущен человек из чужого племени, не связанного с нами узами крови. Все вы знаете, что он сделал для рода Кфилонга и почему ему предоставлено такое исключительное право.

К нему обращаюсь я со словами мудрости, взращённой нашим народом, а также к вам, братья, дабы напомнить о главном. Мы живём между собой в согласии много лет среди опасностей и вражды чуждых нам существ. За эти годы познали мы и горечь поражений, и горе многих утрат. Радость дружбы и сладость побед. За всем этим десятилетиями копилась мудрость. Постепенно мы поняли, что в нашем суровом мире не всякий мужчина может быть наделён высоким правом зачинателя нового рода, а лишь тот, кто способен обеспечить безопасность своим будущим детям и своим близким, наделить их пищей. Тот, чьи руки искусно трудятся и умело владеют оружием. Пусть же отец деревьев просветит нас сегодня, в день своего полнолетия, достоин ли чужеземец дочери Кфилонга!