Фредерик Уоллес - Из двух зол [сборник]

Он поправил себя — непосредственной целью.

Как бы то ни было, он спасся и находился под квалифицированным медицинским наблюдением. Насколько спасение эффективно — неизвестно, быть может, оно с самого начала включалось в план. Если так, в автомат-ванне, по-видимому, установили особый сигнал, который указал, что он в бессознательном состоянии.

— Пятнадцать минут и десять секунд, — произнесла автомат-ванна. — Хотите еще?

Лежа на спине, он поджал ноги и вытянул руки, пока чистая вода мягко струилась по телу. Несмотря на его скептицизм, примитивные предписания Думьи Филоне сыграли свою роль. Почесывание совершенно прекратилось, правда, теперь кожа покрылась пятнами. Ни шрамов, ни рубцов на ней нельзя было обнаружить — госпиталь и Думья выполнили свое дело превосходно.

Критически изучал он новую кожу. Никаких пометок на ней. Но что это? Метки виднелись внутри нее. Настолько слабые, что казались почти невидимыми, и все же это было доказательством чьей-то злой воли.

Отметинки постепенно становились все заметней: они походили на едва видимую паутинку, разбросанную глубоко в теле.

Автомат-ванна поставила его на ноги, и он остановился у зеркала. Нет, он не ошибался — сетка заткала все тело: руки, ноги, даже лицо; возможно, она притаилась и в коже на голове: он не мог увидеть.

Кожа на небольшую глубину казалась полупрозрачной.

Его не беспокоило уродство. Останься такое состояние даже на долгое время, оно было недостаточно заметно, чтобы стать жизненной помехой. Но что это такое? Не периферическая нервная система, не капилляры кровеносных сосудов. Рисунок сплетал линии в совершенно правильную, почти математическую форму.

Он заметил, что полупрозрачность постепенно исчезла и кожа вернулась к своему нормальному состоянию. Исчезли и метки.

Жэдивер наполовину оделся, пока полностью не осознал, что с ним произошло. Он вдруг понял, что из себя представляет сетка под его кожей.

Схема.

Печатная радиосхема, которую обманным путем вживили, врастили в его новую плоть, возможно — вытатуировали.

Печатная схема. Как и для чего ее используют? Для того, чтобы собирать какие-то данные, передавать их по радио, контролировать мысли? В нем находился контролер — пассивный, ожидающий своего часа. Разумеется, все это выглядело невероятным. Но в самой возможности принимать и передавать чужие мысли не заключалось ничего невозможного.

В чем же суть дела? Сбор каких-то данных и передача их по радио. В этом он почти уверился. Мысли каким то способом воспринимались от его центральной нервной системы. Все сильнее крепло подозрение, что передачи принимали в полиции.

Как печатная радиосхема в организме умела собирать мысли — оставалось непонятным. Метки располагались параллельно основным нервным стволам. Казалось естественным, что сбор информации совершается с помощью индукции.

Это означало, что устройство воспринимало преимущественно осязательные чувства. Разумеется, существовали и иные факторы, пока еще неизвестные.

Он попытался ощутить свой лоб, виски и кожу черепа над ушами. И ничего не почувствовал. Это ничего не означало. Ведь отверстия бесконечно малой величины могли быть просверлены в его черепе и соединены с концами зрительных и слуховых нервов.

Операцию проделали так, что он не знал и не чувствовал ничего. Передающая печатная радиосхема могла пронизать всю голову или каждую часть тела.

Если его предположения правильны — он стал живой разгуливающей радиопередаточной станцией. Все, что он чувствовал, видел или слышал, передавалось центральному механизму особыми сигналами.

Полиция! Конечно же, это дело ее рук!

Коббер пытался разыскать шпионский механизм в теле Жэдивера. И не смог его найти; но он там, он все же там. Разве только во время вскрытия с ним столкнется хирург, и то только в случае, если будет знать, что он найдет.

То, что Жэдивер оказался в состоянии сам открыть секрет, — чистая случайность. Ясно, что полиция не столь совершенна, как ей бы хотелось. Механизм действовал с неполадками, и он почувствовал это как раз в тот момент, когда ощутил свою кожу. Ему помог тогда зуд. Не будь его, он ничего бы не обнаружил.

Напряжение росло. Он знал теперь, что предал Берлингэма, не ведая сам, что творит, — но то было несомненно предательство. Происшедшее не казалось ему только вопросом этики; от него зависело — как долго еще ему осталось жить. Членам банды Жэдивера, если кто-либо из них уцелел, могла прийти в голову мысль, что кто-то был ответственен за провал.