Дэвид Моулз - Третья сторона

— Да! — ответила Талия. — Это так! И у меня есть доказательства!

Цицерон налил в кофеварку воды из кувшина, стоявшего у постели, и поставил ее на плитку.

— А как насчет статистических расчетов для Болте? — Он пытался зажечь газ.

— Ах это, — отмахнулась Талия. Она порылась в книгах и бумагах, выудила толстую тетрадь канареечно-желтого цвета. — Вот. Готово. Еще вчера днем закончила. — Потом взяла пирожное. — Боже, я умираю от голода.

Вспыхнул газ. Цицерон повернулся и взял в руки канареечную тетрадь. «Подробные расчеты воздействия субъективных эффектов на предшествующие распределения: альтернативный метод максимально приближенной оценки». Почерк у Талии был аккуратный и четкий, сразу видно, что она долго занималась каллиграфией; к тому же девушка отличается усидчивостью.

— Замечательно, — промолвил он, пролистав тетрадь. — Для Болте, правда, слишком заумно.

«И не только для Болте», — подумал он про себя. У себя дома, на Атании, он проходил нечто подобное по истории математики, иначе и для него многое было бы непонятным. Сейчас он быстро взглянул на выводы.

— Конечно, реальные числа не поддаются счету, — рассеянно заметил он, хотя то, над чем ночью работала Талия, не имело никакого отношения к написанному в тетради. — Для любой их последовательности, которую можно сосчитать, нужно построить серию гнезд-интервалов, сходящихся к числу, которого нет в последовательности.

Он пролистал еще несколько страниц и, подняв глаза, обнаружил, что Талия не отрываясь смотрит на него.

— Цицерон, — сказала она. — Я выводила доказательства всю ночь. Насколько мне известно, этого еще не делал никто. Ты профессор экономики. Откуда тебе это известно?

Цицерон пожал плечами и ответил:

— Не знаю. Наверное, где-то читал. Ешь пирожное, иначе оно засохнет.

Он взял второе пирожное себе.

— Я серьезно, Цицерон, — продолжала Талия. — Ты очень умный, и я тебя люблю, но ты ведь не гений.

— Все в порядке, — ответил он. — Зато гений ты. — И он снова ее поцеловал, — А тебе известно, что новый профессор утверждает, будто скорость света в вакууме является величиной постоянной независимо от относительной скорости источника и наблюдателя?

— Да, — сказала она. — Я читала статью. Хотела написать ему сама; расстояние и время должны меняться при передвижении наблюдателя. Не пытайся увести меня от вопроса.

Цицерон вздохнул. Это не Талию он пытается отвлечь, а самого себя.

Он отступил назад, огляделся, куда бы присесть, и наконец пристроился на краю постели. Матрас на кровати был по-военному жестким, так спали все представители высшего класса Травалля и Тиатиры — тонкий слой хлопка поверх деревянных досок, — но сейчас ему все казалось чудесным.

Ему хотелось схватить Талию в объятия, притянуть к себе, крепко прижать и закрыться одеялами с головой от всего мира, заснуть навеки, подобно заколдованным любовникам из какой-нибудь сказки, не думая ни о профессорах или колледжах, ни о революционерах или торговцах-авантюристах, ни о звездных кораблях, снующих на орбите высоко в небе, хоть и невидимых, но грозных.

Вместо этого он сказал:

— Талия, если бы мне нужно было уехать… ты поехала бы со мной?

Она посмотрела на него и спросила:

— Куда? На острова? В Порт-Сент-Пол?

Порт-Сент-Пол был столицей одной из островных колоний Травалля; считалось, что Цицерон родом оттуда. Острова отделяли от Басии шестьсот километров бурного океана; вряд ли кто-нибудь в университете стал бы проверять его поддельные документы или придуманную историю.

Специальные медицинские нанниты переконструировали весь его организм на уровне начиная от ДНК, и он стал подлинным уроженцем островов Рока вплоть до группы крови, цвета кожи, высоких скул и текстуры волос; после этого все три года пути от Зоа его беспрестанно трясло, но постепенно организм привык. Когда он увидел себя в зеркале, оказалось, что в основном он даже остался похож на самого себя, а теперь он привык и к небольшим изменениям — нос стал чуть шире, волосы более курчавые, кожа не синевато-черная, а, скорее, коричневая (теперь даже стало заметно, когда он краснеет или бледнеет). Зато для жителей Травалля он уже не выглядел чужаком. Правда, островитяне в Басии тоже редкость, так что на Цицерона все равно обращали внимание, иногда даже насмехались, но его это не раздражало.

Раздражало его лишь то, как восприняли здесь его роман с Талией. Многие считали его не просто скандальным, а оскорбительным.