Алексей Корепанов - Две стороны неба

Юджин не расслышал. Он поворочался немного в кресле, прощально поднял руку. "Апельсин" прыгнул в ночное небо и быстро затерялся среди звезд.

И все-таки Роберт добился своего. Экран, наконец, ожил и исчез, оставив его наедине с Либетрау.

- В общем, так, - сказал Роберт. - Считайте, что вы выиграли.

Либетрау пожал плечами.

- А разве есть проигравшие?

- Ладно! Я хочу сказать о Базе...

Либетрау ничуть не удивился. Он молчал и вертел в руках блестящий карандаш. Роберт слегка удивленно повторил:

- Я хочу сказать о Базе!

- Слушаю, - ответил Либетрау. - Карту?

- Не надо. Астероид тысяча девятьсот девяносто три, ю-эй. Где другие базы - не знаю, честное слово.

Либетрау отложил карандаш.

- Так. Понятно. Не путаешь?

Роберт оскорбленно промолчал. Либетрау опять взял карандаш и застучал им по столу. Он был чем-то расстроен.

"Почему он задумался?" Внезапно Роберт догадался, покраснел от возмущения и крепко сжал кулаки.

- Не верите? - глухо спросил он, с неприязнью глядя на человека, который посмел сомневаться в его, Роберта Гриссома, искренности. - Эх, а я-то!..

Он безнадежно махнул рукой и опустил голову.

- Почему же, верю. Минутку! - Либетрау щелкнул чем-то под столом и повернулся к Роберту боком. - Юра! Передай Пейджу, что данные Гарри Гриссома ложны. Пусть прекратит пока все приготовления, а я позже с ним свяжусь.

- Понял, - ответил невидимый Роберту человек.

Роберт был ошеломлен. Папаша старался досадить как мог! Это было вполне в его стиле. Как-то давным-давно отец угостил сладкой фруктовкой доверчивую шестилетнюю Франсуазу, а потом хохотал, когда малышка чуть не задохнулась от первого же глотка: в стакане оказалась дьявольская смесь виски, коньяка и черт знает чего еще! А случай с Питерсом... Отец закрыл его в каморке, когда тот явился с очередной проповедью, разрегулировал локальный температурный блок и двое суток пропьянствовал в баре, а старик Питерс задыхался от жары.

- Спасибо, - коротко сказал Либетрау и улыбнулся, хотя улыбка почему-то вышла печальной.

- Не стоит! - весело отозвался Роберт.

Ему было легко и хорошо, он готов был радостно зазвенеть от любого прикосновения, как хрустальная ваза.

- Скоро всех вызволим, - сказал Либетрау. - А базы еще пригодятся. Только для других целей.

- Но там же торпеды! Они просто так не дадутся!

- Ничего. У нас много средств, чтобы обойтись без жертв и с той и с другой стороны. Не волнуйся.

Лицо Либетрау внезапно стало очень серьезным.

- Сегодня получил фотографии, - медленно проговорил он, внимательно глядя на Роберта. - Печальные фотографии. Мы их сделали в рубке управления космического бота. Посмотри...

*

Он сидел на пне у дороги, ведущей к городу. Ходили по ней редко и можно было хоть целый день чертить веткой узоры на песке, не опасаясь, что этому занятию кто-нибудь помешает.

Он даже не ожидал, как больно и тоскливо станет после слов Либетрау, при виде той фотографии, и как долго будет успокаиваться боль. Боль нехотя разжала тугие кольца только к исходу бессонной ночи и отпустила, наконец, при свете привычного солнечного дня.

Роберт сидел лицом к интернату, утонувшему в соснах - спаслась лишь жирафья шея вышки над бассейном, - и бесцельно водил веткой по песку.

Мобиль подкрался незаметно. Он лежал на дороге, как толстая безглазая рыба, а возле него, опустив руки, стояла невысокая молодая женщина. Темные волосы подчеркивали удивительную бледность лица, совершенно не тронутого загаром, словно она очень долго была там, где нет горячего летнего солнца. И что-то еще было в ее лице... Что-то странное...

Женщина стояла, не решаясь отойти от безглазой голубой рыбы и сделать шаг по дороге. Роберт, наконец, понял, что было в ее лице. Он поспешно встал с пня и подошел к мобилю.

- Вы... к Кате?

Женщина шагнула вперед.

- Да. За Катей...

Роберт проглотил горячий комок.

- Идемте, я покажу.

- Не надо. Я знаю...

Женщина неуверенно пошла по дороге и Роберту даже показалось, что она вот-вот упадет, но она не упала и медленно растворилась в соснах, слившись с ними зеленым платьем.

И тут его зазнобило. Он привалился спиной к теплому боку мобиля, обхватил себя руками за плечи, но согреться никак не мог.

- Сволочи! - тихо сказал он в голубое небо, которое было лишь красивой декорацией, скрывавшей небо истинное - черную бездну, ставшую убежищем зла.

Перед глазами стояли лица с фотографии. Два лица, мужское и женское. Два искаженных страданием лица.