Джордж Ланжелан - Муха [= Муха с белой головой / The Fly (La Mouche)]

— Андре, — сказала я наконец, — чтобы ты ни надумал, я никогда не соглашусь с таким малодушием. Пусть последствия твоего опыта ужасны, но, ты жив, ты человек, у тебя есть мозг… и душа! Ты не имеешь права уничтожать себя! Ты это знаешь!

Вскоре он напечатал ответ:

«Я действительно жив, но я больше не человек. Что касается моего мозга и разума, они могут исчезнуть в любую минуту».

Мой разум уже не тот, а душа без разума существовать не может… и ты это тоже знаешь!

— Тогда ты должен рассказать другим ученым о своем открытии. Они помогут тебе и спасут тебя, Андре!

Я отшатнулась в испуге, когда он два раза со злостью ударил в дверь.

— Почему?.. Почему ты отвергаешь помощь, которую, как тебе известно, они оказали бы от всей души?

Дверь затряслась от серии яростных ударов, и я поняла, что муж никогда на это не пойдет. Но я должна была найти аргументы.

Как мне казалось, часами я разговаривала с ним о нашем мальчике, о семье, о его ответственности перед нами и перед всем человечеством. Он ничего не отвечал. В конце концов я воскликнула:

— Андре… ты меня слышишь?

— Да, — очень тихо стукнул он в дверь.

— Тогда послушай. У меня появилась новая мысль. Ты помнишь свой первый эксперимент с пепельницей?.. Как ты думаешь, если бы ты передал ее на расстояние повторно, то, может, буквы появились бы в правильном порядке?

Я еще не закончила говорить, а Андре уже печатал на машинке:

«Я об этом думал, и хотел чтобы муха оказалась в кабине вместе со мной во время повторного опыта. Иначе нет никакой надежды».

— Все равно попробуй, Андре. Как знать!

— Я пробовал уже несколько раз, — последовал ответ.

— Андре! Попробуй еще, пожалуйста!

На этот раз ответ вселил в меня немного надежды, потому что женщине трудно понять, как человек, который скоро умрет, может посчитать что-то смешным.

«Я восхищен твоей поистине женской логикой. Мы можем ставить этот эксперимент хоть до скончания века, так и быть, но, ради тебя, попробую еще разок. Если не найдешь темные очки, повернись спиной к машине и закрой глаза руками. Скажи мне, когда будешь готова».

— Я готова, Андре, — крикнула я, повинуясь его командам, даже не посмотрев, где лежат очки. Он походил по комнате, открыл и затворил за собой дверь дезинтегратора. После показавшегося мне очень длинным ожидания — на самом деле прошло, наверное, не большее минуты — раздался сильный треск и сквозь веки и пальцы я ощутила яркую вспышку.

Дверь будки распахнулась, и я обернулась.

Андре осторожно выходил из нее: его голова и плечи все еще были покрыты коричневой бархатной скатертью.

— Как ты себя чувствуешь, Андре? Есть какая-нибудь разница? — спросила я, касаясь его руки.

Он было отпрянул, но зацепился ногой за одну из табуреток, которую я не удосужилась поднять. Муж сделал отчаянное усилие сохранить равновесие: бархатная скатерть медленно сползла с его головы и он тяжело упал навзничь.

Ужас, открывшийся передо мной, был слишком сильным, слишком неожиданным. Кстати, уверена, что даже если бы я знала, то шок бы оказался ни чуть не меньше. Я пыталась закрыть рот обеими руками, чтобы подавить вопли, и хотя пальцы уже кровоточили, все же продолжала кричать. Не могла отвести глаз о него и даже не могла их закрыть, хотя понимала, что если и дальше буду смотреть, то буду кричать до конца своих дней.

Это чудовище, это существо, которое было моим мужем, медленно прикрыло голову, поднялось, на ощупь добралось до двери и вышло. Продолжая кричать, я наконец-то смогла закрыть глаза.

Как истинная католичка, я верю в Господа и в лучшую загробную жизнь, но я молюсь сегодня только о том, чтобы умерла на самом деле и не было бы никакой другой жизни, потому что, если она есть, то мне никогда не забыть это!

Днем и ночью, во сне и наяву, я вижу это, знаю, что обречена видеть это вечно, может быть, даже в забытьи!

Пока же не умру совсем, ничто и никогда не заставит меня забыть эту ужасную мохнатую белую голову с низким плоским черепом, двумя остроконечными ушами и розовым влажным как у огромной кошки носом, а глаза! Скорее на месте глаз были два коричневых нароста размером с блюдце. Вместо рта — длинная волосатая вертикальная щель, из которой свисал черный расширявшийся к низу подобный трубе подрагивавший хобот и постоянно капала слюна.

Должно быть я потеряла сознание, потому что очнулась лежачей ничком на холодном цементном полу лаборатории, уставившись на закрытую дверь, из-за которой доносился стук пишущей машинки Андре.