Леонид Кудрявцев: День без Смерти (сборник)

Собственно говоря, основной пафос повести “Скорпион” и направлен против подобного рода легкомысленных обывательских настроений, против опасного иммунитета к общечеловеческим бедам и страданиям.

Мысль о недопустимости привыкания к мысли о войне и военной угрозе возникает и в рассказе Павла Ивонинского “Город, которого не было” (1987, № 9). Мысль крайне серьезная и, наверное, одна из немногих, которая уже сама по себе не может оказаться банальной. К сожалению, в рассказе П.Ивонинского она лишь прямолинейно декларируется, а не вытекает органически из его художественной сути. К тому же, как мне кажется, автору не удалось тонко ввести во вполне реалистическую ткань повествования фантастический зонд-прием (двум товарищам-подросткам, возвращающимся домой в пригородном поезде, снится атомная бомбардировка). Да и для того, чтобы прийти в итоге к откровенно назидательной газетной риторике, вложенной к тому же в уста юных персонажей, едва ли было необходимо городить фантастический огород.

Антивоенным пафосом пронизан и рассказ М.Орлова “Долина голубоглазых фей” (1987, № 10).

Известного шахматиста Фрэнка Мак-Кракена завербовало военное ведомство, чтобы воспользоваться его талантом для хитроумной стратегической игры, конечная цель которой — уничтожение противника. С помощью новейших научно-технических достижений все нити управления военными силами, разбросанными но свету, стягиваются к единому пульту управления — тоже своего рода чуду научно-технической мысли. С него и ведется игра.

Ситуация, в принципе, не столь уж и фантастична, если учесть нынешний уровень гонки вооружения. Впрочем, важна здесь не столько сама ситуация, сколько ее общественно-политическая и нравственная подоплека.

Герой рассказа “В долине голубоглазых фей” предстает перед читателем этаким современным Фаустом, запродавшим душу военному дьяволу. Однако, запродавая себя, Фрэнк Мак-Кракен и не предполагал, насколько глубоким может оказаться колодец, его нравственного падения. В его душе возникает трещина разлада с самим собой, которая, чем дальше втягивается он в жестокую игру, тем сильнее растет. Болезненное честолюбие борется в нем с осознанием античеловечности его поступков, которые ведут к страданию и жертвам ни в чем не повинных людей. Вот как описывает чувство своего героя М.Орлов после одной из удачно проведенных за пультом операций:

“Ему было приятно, что он выдержал экзамен. Его ум, оперирующий таким множеством переменчивых данных, решил задачу, которую никто, кроме него, не мог решить. И все же по спине бегали мурашки. Он знал, что в этой африканской стране сейчас полыхают пожары, под обломками зданий задыхаются люди, и вся земля покрылась пеплом и дымом”.

Это его состояние в чем-то, вероятно, можно сравнить с состоянием американских летчиков, вылетевших бомбить Хиросиму и Нагасаки.

Нетрудно предположить, куда бы могла завести эта демоническая игра, в которой на карту поставлены страны и континенты, однако со временем Мак-Кракен начинает чувствовать, что кто-то незримо противостоит ему, умело разрушая его комбинации. Он узнает стиль и почерк своего главного соперника — Ивана Самохина — единственного шахматиста, у которого ему не удавалось выигрывать.

Фигура Самохина несет в рассказе особую нагрузку. С одной стороны, он олицетворяет собой идею паритета, невозможности чьего-либо военного превосходства, а с другой — образ ею символизирует противоборствующую Злу силу Добра, которая, защищая человека, сама не стремится к разрушению и уничтожению. Сколько раз Мак-Кракен ловил себя па промахах, которыми бы он сам, на месте Самохина, не преминул бы воспользоваться. Самохин же, нейтрализовав силы противника, никогда не наносил завершающего удара.

Нравственная раздвоенность дорого обходится Млк-Кракену. Он сходит с ума. Правда, впрямую автор об этом не говорит. Но читатель видит, как все тяжелее герою рассказа садиться за пульт, как пытается он утопить свои сомнения и вине, как все чаще являются его воспаленному воображению крылатые голубоглазые феи из того мира, которому он несет смерть и разрушения, и выводы напрашиваются сами собой.

Возможно, я и ошибусь, но все же рискну назвать рассказ М.Орлова “В долине голубоглашх фей” одним из самых интересных произведений этого жанра в советской фантастике последних лет. И не только из-за его злободневной направленности или сюжетной оригинальности (хотя и этого здесь не отнимешь) Привлекает рассказ еще и психологической точностью, достоверностыо характера героя, самобытной изобразительной манерой автора, благодаря которой довольно жесткая логическая конструкция сюлсета обрастает подлинно художественной плотью.