Ольга Козинец: Черная невеста

Ольга Козинец

Черная невеста

Прокляни этот день. Бесконечный, как этот бесконечный бой. Грязь, кровь, дым, смерть... Солнце...

Да заткнется этот долбаный пулемет когда-нибудь! Уже столетия мы лежим под его бравыми песнями, под этим мерзким солнцем, уткнувшись мордой в песок. Хохот пуль, песок, солнце...

Ну нет, он уже начинает раздражать! Сейчас ты у меня замолчишь, родной... Я тебя накормлю крутым яйцом в рифленой скорлупе...

Пальцы рвут кольцо. Выждать - почти десять секунд.

Пулемет плюется смертью. Сейчас мы тебя научим ценить тишину. Чертово солнце...

Блин! Плечо пронзило огненной иглой. Ранило! Оч-чень кстати... Рука дрогнула, граната откатилась. Прочь... сейчас рванет... не успею... успею... все равно... успею...

Нет!

Грязь, смерть, мат, пот, слизь, песок, кровь, смерть, солнце, дым, земля, боль, мрак... Прокляни эту землю.

Белый свет, белый потолок. Белые стены. Белый покой. По белому ползет боль. Красным по белому. Нет, она не красная. Она оранжевая, как пламя спички. Пульсирует огненными пятнами на белом потолке. Плавает в воздухе...

- Сестра...

Вдох. Вдыхаешь боль. Выдох. Выдыхаешь боль. Нет ничего. Нет солнца, песка, шума. Есть боль. Нет рук и ног. Где они были - боль.

- Сестра.

Белые простыни раскалены. В венах тела не звучит кровь. Там текут оранжевые потоки боли. Давным-давно исчез раскаленный бой в песках. Теперь стучит раскаленная боль в висках. Закончился бесконечный ужас. Начался ужасный конец.

- Сестра!

Хлопнула дверь. Быстрые шаги. Надо открыть глаза...

Она стояла у его постели. Невеста... Его невеста? Пышное подвенечное платье, длинная фата, убор из флердоранжа...

Ему стало легче дышать. Почему-то вспомнил, что вчера ему исполнилось двадцать лет. Но что-то было не так... Он напрягал разум, затянутый паутиной беспамятства. Да! Он понял!

Невеста была в черном. Черное гипюровое платье. Черная вуаль фаты. И цветы убора - из черного воска...

Боль уползала - медленно, нехотя. Черная Невеста протянула ему свои узкие ладони в черных перчатках. Превозмогая боль, он потянулся навстречу.

Руки их соединились. И как только он почувствовал прикосновение тоненьких пальцев, затянутых в скользкий шелк, отступила боль. Она стекала по телу вниз, она уходила, оставляя на полу рыжие лужи. Но она еще пряталась, выжидала, высматривала, как бы набросить на шею оранжевую удавку...

А к нему возвращались силы. Не отпуская руки Невесты, он встал, даже не вспомнив, что ног у него уже нет... Впрочем, он забыл не только это.

Белые стены, белый потолок растворялись, превращались в белый туман. Только туман и они. Вдвоем. Где-то впереди забрезжил свет. Держась за руки, они пошли на огонек.

А туман клубился, становился плотным, осязаемым, и наконец из него вылепились высокие своды, похожие на церковные врата. Путеводный свет превратился в пламя лампады, и тогда увидели они, что стоят перед аналоем, покрытым серебряной парчой, на которой лежала раскрытая книга.

Венчание... Он всегда хотел венчаться в храме. Чтобы пел хор, чтобы батюшка, ласково улыбаясь, говорил добрые слова, чтобы лучший друг серьезный и немного испуганный - крепко держал над головой венец, а сам все косился бы на подружку новобрачной...

Венчание... Но почему нет никого? Где дружки? Кто совершит обряд?

Огненная боль, смирившись, кинула в угол свой оранжевый ремешок-удавку. И мягкой кошачьей поступью скользнула за аналой.

Что говорила рыжая мучительница, теперь уже не опасная, он не слышал. Только видел, как слова ее сыпались желтыми пшеничными зернами на его голову, на фату Черной Невесты. Потом водила их рыжая вкруг аналоя. Только странно повела - двойным кругом. Восьмеркой...

Вот и колечко блеснуло в руке Невесты. И надела она кольцо на палец жениху. Посмотрел на кольцо, и что-то сжалось в груди. Знакомое - большое, холодное. От его гранаты кольцо...

А когда губы их сомкнулись, исчезла огненная боль навсегда. Теперь знал, что она не вернется, что теперь будет - покой. И прохладные губы Невесты. Он подхватил на руки черное гипюровое облако. Какая она легкая...

Растаяли церковные своды. Растаял и мраморный пол под ногами. Они падали вниз, крепко обнявшись, падали в невесомое незнание, сладкое беспамятство. Он глянул туда. И увидел белое. На белые простыни падали они, на белые простыни белой постели.

Но когда его голова коснулась подушки, он был уже один. Один лежал он на больничной койке. Он был счастлив. И навсегда его губы сохранили прохладу губ Черной Невесты.