Евгений Дрозд: Фантастика. Журнал "Парус" [компиляция]

Обломки космической техники, химически богатая атмосфера Венеры, минералы, да еще совершеннейшая регенерационная система, способная утилизировать каждый грамм отходов, служили основой существования людей, населявших Компаунд…

В туалете Хромой нарочно замешкался и, когда все обитатели секции выстроились в очередь, отстал от своей десятки. Каждая следующая десятка старалась вытолкать чужака назад, и вскоре он оказался в самом конце. Это и было ему нужно. Доктор, как всегда, явился последним. Вечно заспанный и взлохмаченный, он сначала сунулся вперед, но вскоре оказался рядом с Хромым.

— Погодите, вы меня еще вспомните! — крикнул он кому-то, отпихнул Хромого плечом и встал впереди него. — Может, думаете, я такой же, как вы? Да я за свою жизнь ну хоть бы на столечко нагрешил! — Доктор показал кончик указательного пальца. — Как я жил! Случай, дикий случай виноват в том, что я оказался здесь! Случай и мое доброе сердце. Но вскоре я буду в раю, на Марсе! Там, где мне предназначено было находиться с самого начала. В прошлый раз меня чуть не включили в десятку исправившихся. Недолго мне осталось глядеть на ваши богопротивные рожи!

Люди в очереди молчали, не обращая на Доктора внимания.

Некоторые покуривали в кулак, другие прикладывались к баллончикам с кислородом — воздух здесь, как и во всех подсобных помещениях, был такой, чтобы только-только не задохнуться. Басни Доктора большинство слышали уже десятки раз. Он жил в Компаунде очень давно, прибыв, вероятно, еще с одной из первых партий и, хотя в крупные шишки не выбился, имел все же кое-какие привилегии. У него часто водились табак, наркотики и даже спиртное. Занимался он и некоторыми другими делишками, о чем Хромой совершенно случайно узнал на прошлой неделе.

Когда в очереди осталось всего несколько человек и Доктор прекратил наконец свое карканье, Хромой тихо сказал ему в затылок:

— Мне нужна ваша помощь. Я хочу, чтобы вы помогли мне избавиться от одной штуки, — Хромой слегка похлопал себя по левому боку, где у него, как у любого другого обитателя Компаунда, была зашита под кожей «пиликалка» — миниатюрный генератор радиоимпульсов. С его помощью не составляло труда отыскать и опознать на поверхности Венеры человека, или же в крайнем случае его останки.

— Наглец! — прошипел Доктор. — Ты посмел сказать мне такое?..

— Я слышал, как вы договаривались с одним парнем из второго моноблока. Дней пять назад. В тупике под криогенной палубой.

— Ты рехнулся?

— Не бойтесь, я заплачу!

— Да что у тебя может быть, желторотый?

— Кислород, к примеру. Большой баллон.

— Из-за баллона кислорода я буду рисковать! За такое и трех мало!

— У меня всего четыре. Я экономил кислород целый год.

— Убежать, значит, захотел, дурашка? Куда же ты денешься? Это же ведь Венера, а не пляж в Ницце! Ты десять раз задохнешься, прежде чем найдешь сколько-нибудь исправный корабль.

— Мне нужно избавиться от «пиликалки».

— Два баллона.

— Я же вам объяснил, что у меня нет лишнего кислорода.

— Достань где-нибудь. Одолжи. Укради.

Утренняя служба была мероприятием ежедневным, строго обязательным (больных и умирающих доставляли на носилках), но отнюдь не рутинным. Одновременно — и хорошо поставленный спектакль, и вольная импровизация, в которой мог принять участие любой из присутствующих. Сам пресвитер, личность почти что легендарная, никогда не появлялся на этих мрачных мистериях, но его дух незримо витал над толпами обитателей второго моноблока, собранных в огромном, душном и плохо освещенном эллинге, пустовавшем с тем самых времен, когда приписанный к нему ракетобот бесследно исчез среди каменных лабиринтов каньона Химеры.

Когда построение, сверка, перекличка, подсчет живых и мертвых душ, наконец, закончились, под потолком вспыхнуло несколько десятков прожекторов. Все разом умолкли, выровнялись в рядах и подтянулись. В проходе между шеренгами появилась высокая изломанная фигура, освещенная столбом мерцающего фиолетового света. Как и обычно, дежурный проповедник был одет в черный костюм-трико, черную маску и такие же перчатки.

Движения его напоминали судорожный танец. Он то семенил то замирал, словно прислушиваясь к чему-то, то вприпрыжку возвращался обратно. Несколько прожекторных лучей метались впереди него, вырывая из мрака бледные и напряженные лица.