Юрий Тарский - ИСКАТЕЛЬ.1980.ВЫПУСК №2

Стопорил свои двигатели командир субмарины, чтобы прислушаться — стопорил двигатели и Крашенинников. Давал ход немец — и тут же начинала двигаться его подка, не опережая, но и не отставая ни на секунду.

У Крашенинникова было преимущество — на субмарине плохо соблюдали тишину. И он старался это использовать.

Вот в наушниках тихо заскрежетало, будто провели пальцем по зубьям расчески. Гидроакустик обернулся, чтобы объяснить, но Крашенинников отмахнулся: без объяснения ясно — на субмарине работают горизонтальные рули. А вот отрывистое шипение. Всего-то секунду было его слышно, но Крашенинников успел взять пеленг, дистанцию и определить место противника. Нет, недаром он провел столько часов в учебном гидроакустическом классе перед этим походом. Вот она, плата за терпение, настойчивость и упорство.

Гидроакустик предостерегающе поднял руку и прошептал, словно его могли услышать на немецкой субмарине:

— Идет прямо на нас! Быстро приближается!.. Нащупала!..

Гул в наушниках усилился. К нему примешивалось звонкое мерное постукивание — так тикают приложенные к уху часы. Отрывистый шипящий свист и щелчки заставили Крашенинникова вздрогнуть.

— Торпеды! — крикнул гидроакустик, повернув к командиру искаженное лицо.

Крашенинников положил руку ему на плечо, чуть сдавил пальцы и сказал тихо, как мог, спокойно:

— Работай, Иванцов… Работай…

Сверля барабанные перепонки, возник далеко-далеко, в мгновение усилился до рева и тут же затих, быстро удаляясь, скрежещущий свист.

Снова щелчки, один за другим, почти без пауз. И снова рассекающий сабельный свист и долгое, постепенно угасающее шипение. Это торпеды — их было три — промчались вдоль борта рядом с подводной лодкой…

И опять в наушниках, сдавивших голову раскаленным обручем, гнетущая тишина и редкие скрипы, будто шаги по морозному хрустящему снегу. А затем приглушенный вскрик гидроакустика:

— Они всплывают, товарищ командир!..

В наушниках Крашенинникова громко булькало и шипело. «Не выдержал, значит, фашист, продувает цистерны!»

— Всплывать! — приказал Крашенинников и показал рукой, чтобы приготовились поднять перископ…

На поверхности уже смеркалось. Море было по-прежнему спокойным, небо — безоблачным. Гитлеровская субмарина — Крашенинников видел в перископ ее черный, вытянувшийся на воде силуэт — покачивалась на пологой зыби. Чуть поодаль — он не поверил глазам — лежало в дрейфе парусное судно. Притопленное по верхнюю палубу, обгоревшее, со сбитой мачтой, оно тем не менее ровно держалось на воде. Шхуна и субмарина переговаривались: в вечерней мгле ярко вспыхивали огни их сигнальных фонарей.

«Обо мне небось судачат. Жалеют, что упустили», — мельком подумал Крашенинников.

Не отрывая глаз от перископа, спросил:

— Как торпедные аппараты?

— Готовы к стрельбе носовые торпедные аппараты! — откликнулся стоявший сбоку старпом Рудов.

Крашенинников назвал дальность и глубину хода торпед.

— Лево руля!.. Отлично, боцман. Все идет как надо. Еще немного влево!..

«Спокойнее, командир!.. Спокойнее!» — приказал он себе.

Белый светящийся крестик перископного прицела медленно наползал на казавшийся плоским силуэт фашистской субмарины. Когда он установился под ее мостиком, Крашенинников очень спокойно скомандовал:

— Первый и четвертый аппараты, пли!..

На этот раз он не пожалел торпеду и для судна-ловушки. Разорванная взрывом пополам, она затонула почти мгновенно.

Дорога от причала бежала в сопки. Там алели крутые их бока, охваченные закатным огнем. И все там казалось позолоченным, ярким, как рубиновые стекла: радиомаяки, ангары, купола обсерватории, мост, шагнувший через падь. Небо пылало. Над дорогой проносились грузовые террапланы, порхали эли, по асфальту ползли мобили.

У самой обочины шел человек. Он не спешил. Он испытывал чувство сродни тому, какое возникает при возвращении домой. Разве дома спешат?

Он думал пройти по шоссе до поворота на перевал, потом подняться на мыс, увидеть, как откроется весь залив. Он готов был устать. На этот раз не от работы, не от споров и объяснений — просто от ходьбы.