Олег Глушкин - ИСКАТЕЛЬ.1979.ВЫПУСК №6

Ефимчук высоко приподнял редкие брови и пожал плечами.

— Не надо притворяться, мне только что доложили, что вы именно тот человек, кто последним видел Сухова. Думаю, и след он вам не зря оставил, а? Так в чем же дело? Почему не доложили сразу? Что у вас произошло?

— Виноват, Петр Петрович, сразу не сказал, в этом виноват. — Ефимчук придвинулся к Малову вплотную и заговорил почти шепотом, скороговоркой, помогая жестами своих коротких пухлых рук: — Понимаете, Петр Петрович, ведь отвечаю я за продовольствие, а наверху у меня, на надстройке, нечто вроде кладовки, там капуста, картошка, так, по мелочи. Ну и ночью я решил проверить, показалось мне, что кто-то ходит там, ворошит припасы. Я поднялся: смотрю, тень какая-то у плотика спасательного. Я ближе притаился, разглядел — Сухов нагнулся и отвязывает плотик. Я прижался к надстройке, замер, потом смотрю — он пакеты к плотику таскает. Дело весьма подозрительное, хоть и начальник он, а смекнул я сразу, что нечисто здесь, понял, что доложить надо вам срочно, хотел бежать к вам, а он меня заметил. Ну я ему: «Ты что здесь делаешь?» А он мне: молчи, говорит, если жить хочешь. Тут и дошло до меня, что он задумал. На плотике удрать собрался! Ах ты сукин сын, говорю ему, а он мне кулаком. Очнулся я, он уже плотик стаскивает, тут я бросился на него, а он раз меня в переносицу и сиганул в воду…

Малов слушал Ефимчука не перебивая, а когда тот смолк, вскочил из-за стола, закричал:

— Что вы мне мозги крутите! Вы что, идиот или наивный мальчик? Прошел час поисков, а вы изволите мне только сейчас это сказать! Да вам надо было сразу, немедленно поднять тревогу. Какое право вы имели молчать!

Ефимчук поднялся с дивана, лицо его стало совсем неподвижным, он уставился в одну точку и, уже не вглядываясь в глаза капитана, не ища у него сочувствия, сказал твердо:

— Конечно, оплошал я, неприятности может принести вам этот случай, лишитесь вы всякого доверия, лишитесь своего капитан ского мостика, не хотел я раздувать это дело и не сказал об этом никому. Думаю, решат, что Сухов исчез просто так, упал случайно за борт, а если вскроется, что хотел удрать, заранее готовил уход, тут совсем другое дело. Я обещаю, Петр Петрович, никому ни слова, твердо обещаю… Сухов давно на дне, следов в океане не остается. Я думаю, для всех лучше — чтобы меньше шума было, и вам будет спокойнее тоже.

— Как? Что вы советуете мне?! — возмутился Малов. — Кто бы ни был Сухов, хотел ли он удрать или… Мы все равно найдем его! Я Сухова знаю много лет… — Малов повернулся, закрутил иллюминатор, потом, не оборачиваясь, добавил: — Впрочем, людей пока не будоражьте, молчите, а сейчас уходите, я вызову вас, когда закончим поиск.

У Малова не было времени анализировать события, лишь одна мысль не давала ему покоя: кого теперь искать? Друга, старого опытного штурмана или же врага, хуже — предателя! Думать об этом не хотелось. Может быть, было у Сухова просто отчаяние, минутное настроение. Запутался: жена, Людмила. Влюбился. С возрастом человек становится сентиментальным, уязвимым, а тут сплошные истории. И если все, что рассказал Ефимчук, правда… Значит, это задумано заранее, подобрано наиболее удобное время — после замета, судно с кошельком не может двигаться, значит, не ринутся в погоню сразу же. Люди спят беспробудно после ночной рыбалки: все учтено. Но повар — тоже штучка! Не поднять тревоги, таиться, по его словам, во благо команды, для капитана. Конечно, в чем-то он прав, потом на берегу затаскают, задергают: не усмотрел, не разобрался — какой ты капитан! И пожалуй, впервые закралась в Малова неуверенность, не находил он ясного ответа сомнениям, пытался вспомнить все, что связано с Суховым, чтобы найти ту трещину в нем, которую прозевал, и не находил ее.

Когда Малов поднялся в рубку, там сидел старший помощник. Это был совсем молодой парень с лихо закрученными гусарскими усами и бакенбардами; даже здесь, в океане, он не расставался с пошитой по специальному заказу фуражкой, отличающейся высокой тульей. Дело свое старший помощник, несмотря на свои двадцать три года, знал, и лоск у него был только внешний, идущий, наверное, от тех романов о флоте, которых он вдоволь начитался, от желания нравиться девчонкам. Здесь, на борту, старпом был исполнителен и невозмутим. И эта его невозмутимость бесила Малова.

Несколько раз Малов проверял прокладки, но ошибок в записях по судовому журналу не было. В старпоме была точность отлаженного механизма. Единственное, что смущало старшего помощника, то, что на судне многие звали его Витюня. Старпом этого не терпел и всякий раз поправлял: Виктор Ильич — пора усвоить. Малову же возражать не решался и Только однажды на переходе попросил: «Капитан, в порядке поддержания дисциплины на судне, поймите — я давно не младенец!»