Владимир Фильчаков - Книга судеб Российской Федерации

- А ты что, сама с собой не разговариваешь?

- Н-нет.

Петр подумал вдруг, что она ведь совсем глупенькая, вон, даже сама с собой не разговаривает. Впрочем, признак ли ума способность разговаривать с собой? Не есть ли это грань помешательства? Нет-нет, Петр беседовал со многими умными людьми, и большинство из них такой способностью обладали.

- Ты о чем задумался, милый?

Петр вздрогнул.

- Да так, ни о чем.

Они отправились на рынок вместе. Там их встретили понимающие взгляды торговок и Артамона, который даже подмигнул Петру. Тому было все равно.

Закончив утренний разнос вещей, Петр отправился-таки в паспортное отделение. В этот час там было пусто, и вскоре он оказался в типичном милицейском кабинете с потрепанной мебелью, обшарпанными стенами, кипами бумаг и шкафами, за стеклами которых виднелись толстые канцелярские папки с личными делами. Но хозяйка кабинета оказалась совсем не типичной для такой обстановки. Статная надменная дама лет сорока с хвостиком. На пальцах - золото с бриллиантами, в ушах - бриллианты с золотом. На шее тоже. Очень богатая, можно сказать, дорогая дама, украшенная явно не на зарплату служащего паспортного отделения. Но! Не будем считать деньги в чужом кармане. Вдруг у нее муж - миллионер, да не подпольный, а настоящий? Ну, не муж, так любовник.

В довершение портрета скажем, что на голове дама носила прическу, которая выглядела только что сделанной, причем не в парикмахерской на углу, а в дорогом салоне красоты, где очень кусачие цены. Выслушав Петра очень внимательно, она дала ему листок бумаги, обкусанную авторучку с заедающим шариком и велела написать заявление. Что Петр и сделал. Принеся заверения в том, что через две недели его вопрос будет решен (положительно или отрицательно, дама не уточнила), она выпроводила Петра из кабинета. Петр пожал плечами, постоял минуту, сказал себе, что давно пора было это сделать, и вышел из отделения.

А дама, удостоверившись, что посетитель ушел, подняла трубку, набрала номер и сказала удивительно чистым и мощным голосом:

- Он приходил. Написал заявление. Да, две недели.

Она отставила трубку от уха, и стал слышен голос Азы Антоновны, похожий на гудение мухи в банке:

- Ну и молодец, девочка, купи себе пряник, гы-гы.

Вечером, затащив Философа в задний коридор, Петр рассказал ему о своих предположениях относительно того, что его хотят просто-напросто выжить из квартиры. Философ выслушал, выкурил окурок, задавил его каблуком обтерханного ботинка и молвил:

- Ну, не знаю.

Несколько минут помолчали.

- Нет, - Философ покачал головой. - Неадекватные меры. Судите сами. Выжить вас из квартиры можно гораздо менее затратными способами. Зачем для этого городить такую комбинацию? Огромный этот зал, в котором вы сами работали и убедились, что это не иллюзия, комнаты с выдвижными кроватями...

- А если у них индустрия такая?

- Но тогда об этом было бы хоть что-нибудь слышно!

- А если только начали, и слухи еще не пошли?

- Едва ли, - Философ с сомнением покачал головой. - Даже если бы только задумывали, слухи бежали бы впереди паровоза. Люди болтливы.

Опять помолчали.

- Три дня осталось, - сказал Петр и вздохнул.

- Вы уже выиграли пари. Осталось только получить коньяк. Отольете немного мне во фляжку?

- Послушайте, я вам всю бутылку отдам!

- Нет, всю бутылку не нужно. Зачем? Во фляжке сто пятьдесят граммов, мне хватит надолго.

- Отолью.

- Ну, вот и хорошо.

Философ встал, кивнул и ушел. Петр последовал за ним и столкнулся нос к носу с Фаиной.

- Ты чего, с этим бомжом разговаривал, что ли? - поморщилась она.

- Умнейший человек, - пожал плечами Петр. - С таким поговорить не грех.

- Фи! Алкаш и босяк.

- Послушай, дорогая, - неожиданно для себя вспылил Петр. - Я тоже босяк. У меня ни денег, ни квартиры, ни перспектив в жизни.

- Ты хоть не алкаш, - извиняющимся тоном сказала Фаина. - И потом, ты ведь не всегда таким будешь. Ты заработаешь, ты же молодой, здоровый. А он так и останется голодранцем. Из принципа.

Петр не нашелся, что сказать.

- Да ладно, что мы о нем? - Фаина подхватила Петра под руку и защебетала о своих делах.

Она поначалу работала по найму, потом скопила деньжонок, заняла у кого-то, и вошла в долю с небольшим капиталом. Несколько раз ездила в Турцию за товаром. Фаина подозревала, что компаньонка ее обманывает при расчетах, и это занимало ее больше всего в жизни. Петр мысленно вздохнул, но не стал прерывать подругу.

А может быть взять и ей все рассказать? - подумал он, слушая вполуха о долларах, турецких лирах и курушах. Вот так вывалить на бедную головку как из ушата? Что будет? А ничего хорошего не будет. Она не Философ, не поверит. Еще, чего доброго, примет его за писателя-фантаста, вышедшего в народ, чтобы найти типажи для нового романа. Он даже представил, как она запрыгает, захлопает в ладоши и закричит: "А говорил - ни кола, ни двора! Я знала, я знала!" Или сумасшедшим сочтет. Да и стоит ли забивать голову маленькой торговке с Теркизовского рынка?