Павел Тимофеев - Кто ты такой

В конце этой прекрасной недели, я, желая узнать, уволили ли меня из ресторана, или терпение шефа оказалось изготовлено из настоящего каучука, отлучился на час. Когда я вернулся, Холи сидела перед зеркалом и оцепенев разглядывала своё лицо. Я посмотрел на её отражение и ужаснулся. В её широко открытых глазах было столько боли, что кровь отлила у меня от лица. Я бросился к ней и обнял её за плечи.

-Что случилось? - я поцеловал её в лоб и испугался тому, насколько он был холодным.

-Пока ничего, - ответила она, словно очнувшись. Я вновь внимательно изучил её отражение. Передо мной была прежняя Холи, та самая, которую я хорошо знал. Только теперь я понял, насколько люблю её, - Нам надо уехать.

-Как это уехать?, - я словно очнулся, выпал на секунду из луча света, испускаемого её глазами.

-Ты же меня любишь?

-Люблю, но...

-Какие тут могут быть "но"?

-Я не могу оставить здесь всё...

Она усмехнулась:

-Ну, так возьми с собой?

-Ты не понимаешь. Что я могу взять? Эрмитаж, Невский проспект? Наконец, свой дом в Купчино, друзей?

-Ну, друзей, например, можешь.

-Жизнь любого человека состоит из нескольких частей, при отсутствии любой из которых она теряет смысл. Что я буду делать там у вас? Жить во дворце и принимать дипломатические миссии, охотиться и постигать восточную философию? Вне зависимости от тех изменений, которые произошли в стране и внутри меня, я всё-таки остаюсь русским человеком советского разлива. Для меня имеет смысл понятие Родины и патриотизма. Я же там сопьюсь от ностальгии, или алкоголь у вас там тоже запрещён? - Я, конечно, хотел сказать совсем другое, но открыто признаваться в том, что просто боюсь настолько резко менять свою жизнь, было стыдно.

-Нет смысла ничего запрещать, люди всегда будут травить себя всякой гадостью, и спирт не худшее вещество для приёма вовнутрь, - она снова пыталась перевести этот разговор в шутку, - Тем более тебе никто и никогда не запретит вернуться.

Женщины... Ей надоело спорить, она подошла и поцеловала меня в губы. Я попытался что-то сказать, но понял, что уже не в силах. Я подхватил её на руки и донёс до кровати...

Когда она заснула, я встал у окна, и мне показалось, что луна стала необычно большой и светит слишком ярко. Я подошёл к бару и плеснул себе немного водки, взял из холодильника пакет с апельсиновым соком, но, передумав, поставил сок обратно и осушил рюмку одним глотком.

Я буквально разрывался между своей жизнью и Холи. Я просто не знал, что мне делать. Жизнь когда-то научила меня, что выход из безвыходной ситуации находится сам собой, надо лишь выждать, образно выражаясь: когда нет возможности самостоятельно выбрать из двух одинаковых стогов сена, обязательно появится ветер, который сметёт один из них. И этот ветер появился.

Холи осталась в Питере на гораздо более продолжительное время, чем собиралась. Прошло примерно полтора месяца, наступила осень. Город готовился к длительной спячке, которую люди особо упорные в своём невежестве, называют не смертью, а зимой. Все эти рассуждения некоторых подкупленных полярными медведями () писателей о том, как прекрасна природа зимой (искрящийся снег, пар из-под копыт разгорячённых бегом лошадей, светлый, умытый солнцем город) имеют смысл лишь когда человек находится внутри нескольких теплонепроницаемых оболочек, которые обычно называют одеждой. Я бы выставил какого-нибудь воспевателя зимы на мороз в чём мама родила, и тогда посмотрел, что бы он рассказал о совершенной форме нетающих на плече снежинок и равномерном скрипе снега под неотвратимо синеющими ногами.

Когда в воздухе начинает пахнуть зимой, и серые косые линии дождя всё чаще и чаще прочерчивают пунктиром день ото дня наливающееся свинцом петербургское небо, этим же свинцом постепенно, но неотвратимо наливается и моё, и так не всегда блестящее, настроение. Эта осень, благодаря присутствию рядом со мной Холи, оказалась менее депрессивной, но, как известно, всё всегда стремится к равновесию, и на меня посыпались неприятности.

Когда после недели, потраченной на экскурсии с Холи, я вернулся в ресторан, на моём месте уже сидел другой человек. С точки зрения профессиональной пригодности, то есть способности обходить конфликты, он оказался просто гением. Он умудрился сообщить мне, что меня уволили, потом убедить меня в том, что это для меня скорее праздник, чем несчастье, а потом пожелать мне всего доброго и выпроводить меня из ресторана так, что посетители не заметили моего посещение. Это был профессионал, желание ударить бейсбольной битой по его тщательно выбритому лицу возникло у меня только через час после этого спектакля, когда я допивал вторую кружку пива в баре с каким-то странным названием.