Зиновий Юрьев - Чужое тело, или Паззл президента

— Да нет, Галя. Он мне много о себе рассказывал, о том, как начинал бизнесом заниматься, как сначала ездил челноком в Турцию и пёр оттуда на себе всякий ширпотреб.

— А обо мне говорил что-нибудь?

— Нет. Никогда. Не знаю уж почему. Он ведь был не только умным человеком, но и гордым. Да… И деликатным. Он для меня… Знаете, я ведь к нему не просто хорошо относился. Он ко мне как к сыну… И от тюряги спас…

— Господи, Костя, вы такой человек — и вдруг тюрьма. А за что?

— Это долгая история, как-нибудь потом расскажу. Только не думайте, я совершенно ни в чем виноват не был, только после Чечни и милицейской школы начал работать. Наивный был, вот и мешал всяким проходимцам. И он не только меня от зоны спас, к себе на работу взял, заставил английский учить. Да что говорить, просто повернул мою жизнь.

— Я, Костя, мужа тоже очень любила. Только сейчас понимаю, как любила. Но очень всё время робела. Рядом с ним всё казалась себе эдакой чуркой неотесанной. И чем больше старалась ему понравиться, тем, наверное, большей дурой казалась…

— Зачем вы так…

— Я ж только школу кончила в Рыбинске, а потом сбежала оттуда. Как-нибудь расскажу почему. Ну а в Москве одной провинциальной девчонке приходилось порой ох как не сладко. Всякое бывало. И голодная целыми днями ходила, и колготки не на что было купить, дырки на них штопала. Иногда такое одиночество охватывало, такой страх… И глупостей тоже понаделала. От страха и неуверенности. Чудом не спилась и на панели не оказалась.

Спроси меня сейчас, как годы пролетели, — я и ответить не смогу. Как в тумане. А уж когда Петр Григорьевич за мной ухаживал и предложение сделал, я, Костя, так старалась не разочаровать его, так старалась… Он мне казался таким мудрым, таким далеким — я порой от почтения просто немела, когда с ним разговаривала.

Господи, думал Костя, глядя на Галю, как всё сложно и нелепо в этом мире устроено. И для него Петр Григорьевич был не просто отцом, а высшим авторитетом. И почему у него с женой так всё не сложилось… Была бы такая женщина его, такая красавица, такая открытая, такая добрая, такая незащищенная, такая несчастная, он бы… И так остро захотелось ему прижать ее к себе, защитить, охранить, успокоить, что буквально заставлял себя сдерживаться.

Наверное, что-то почувствовала в эту минуту и Галя, потому что вдруг замолчала и посмотрела на Костю долгим испытующим взглядом и неуверенно улыбнулась.

— Костя, а есть мы что-нибудь будем?

— Будем, будем, Гал… — Он на мгновенье запнулся, потом решился: — Галочка…

— Спасибо, Костя, — очень серьезно сказала Галя. — Вы и не представляете, что вы сейчас делаете для меня…

— Вы имеете в виду заказ? Так мы еще меню не посмотрели.

— Нет, Костя, я не о меню. Но у меня такое ощущение, что всё вы понимаете, о чем я. А меню… закажите сами, вы, наверное, лучше меня в них разбираетесь.

— Честно говоря, не очень, но попробуем. Вы мне только скажите, что вы пить будете?

— А вы?

— Я за рулем. Знаете, теперь с этим строго.

— Тогда и я ограничусь соком.

Костя подозвал официанта и отметил про себя восхищенный взгляд, который тот бросил на Галю. Восхищение это было ему и приятно и немножко пугало. С такой женщиной чувствуешь себя на людях как, наверное, чувствуют себя звезды на ковровой дорожке какого-нибудь фестиваля.

Официант слегка улыбнулся мудрой улыбкой знатока человеческих душ, какая бывает только у официантов и работников загсов, и сказал:

— Разрешите принести вам антипасто…

— А что это? — по-детски спросила Галя.

— Это закуски. Потом…

— Несите всё, — сказал Костя и сам засмеялся своей купеческой удали.

— Всё не нужно, Костенька, — взмолилась Галя, — я ж не смогу вылезти из-за стола.

Ничего, я вас на руках отнесу.

Нет, не зря, видно, так нравился Петру Григорьевичу этот ресторан. Давно уже не было ему так трепетно-хорошо на душе.

— Евгений Викторович, — сказал Яша, наливая президенту пива в высокий стакан, — спасибо, что вы так неожиданно быстро согласились приехать ко мне домой.

— Так ты, Вундеркинд, ведь держишь сейчас всех нас за одно место. Сделает твоя команда машину такой, какой ты мне ее обрисовал, станем все мы миллионерами и начнем к яхтам присматриваться и раздавать интервью налево и направо по всем вопросам, от экологии до археологии. А не сделаешь, пойдем по миру, подайте Христа ради. И ведь не подадут. Можешь не сомневаться: не подадут. Грошика не отстегнут. Ухмыльнутся только плотоядно, так им, выскочкам, и надо… Коллеги ведь, товарищи по цеху. А стало быть, враги и завистники. Так что я не только в твой сосновый парадиз, куда угодно примчался бы…