Аркадий Львов - Две смерти Чезаре Россолимо

- Какое же вы имеете право, - я говорил шепотом, чтобы задушить в себе крик, - вы, страж закона, изводить меня гнусными намеками!

Нет, он не разыграл ни ярости, ни возмущения - он очень спокойно объяснил мне, что как-никак на шее Кроче найдены отпечатки моих пальцев, если же учесть при этом, что в ночь преступления я вышел из дома в два часа, а вернулся только в три с четвертью, то, видимо, недоумение инспектора Гварди понять будет много проще. И не исключено, улыбнулся он, что удастся даже извинить его, ибо логика - о, эта ветреница-логика! - все-таки остается нашим божеством.

Разумеется, это был абсолютный вздор - никуда ни в два, ни в три, ни в четыре часа ночи я не выходил. Но коль скоро он утверждает, что меня якобы засекли, то как же получилось так, что за мной не уследили?

- Не знаю, - развел он руками, - вот так и получилось: сыщик утверждает, что вы не то сквозь землю провалились, не то растворились в ночи.

- Конец двадцатого века, инспектор Гварди, - и такая чудовищная средневековая чушь!

- Совершенно верно, - согласился он покорно, - чушь, я бы сказал, архичушь, доктор.

Теперь он откровенно, отбросив всякие джентльменские увертки, рассматривал меня с ног до головы, как экспериментатор в своей лаборатории рассматривает высокоорганизованную особь, в поведении которой ему не все ясно. Возможно, это был профессиональный взгляд детектива, но я чувствовал себя отвратительно. Он же продолжал осматривать меня беззастенчиво, и я ощущал его взгляд даже на своих ногах, хотя они были упрятаны под столом.

Закончив осмотр, он спросил вдруг, как я отношусь к оборотничеству, верю ли я в вукодлаков, вервольфов и чем, по-моему, объясняется грандиозное изобилие оборотней в пятнадцатом-шестнадцатом веках.

- Заметьте, - подчеркнул он многозначительно, - люди сами объявляли себя оборотнями и сами же доносили на себя.

- Синьор Марио, - сказал я спокойно, - не хотите ли вы, чтобы я воскресил средневековье доносом на оборотня Умберто Прато? Не хотите ли вы заверить меня, что сыскная полиция готова мне помочь в этом?

- Нет, доктор, - ответил он решительно, - сыск умеет быть мужественным, но иногда он считает нужным относиться всерьез к тому, что вы, естественники, заклеймили как суеверия и невежество. Случается, иного выхода просто нет.

- Удивительно, - мне в самом деле было это удивительно, ведь только что вы сами ратовали за логику - наше божество!

- Да, - рассмеялся он, и вокруг рыбьих его глаз собрались человеческие морщинки, - действительно. Но у логики есть и скрытые пути.

- Например?

- Ну, например, ваша встреча с Чезаре Россолимо, дантистом из Милана.

- Откуда вы знаете о встрече?

Я совершил промах - надо было слушать его, терпеливо слушать, и тогда, может быть, мне удалось бы ухватить конец той логики скрытых путей, которая для него такой же, если не больше, кумир, как и логика формальная.

- Откуда? - переспросил он удивленно. - Вы сами нам рассказывали об этом.

Он лгал, он беззастенчиво лгал - я ничего и никому о встрече не рассказывал, я решил тогда еще, когда возвращался из Пизы, что при случае загляну к дантисту Россолимо в Милане. И только. Гварди же мог узнать об этой встрече лишь от самого дантиста, хотя совершенно непонятно, зачем тому понадобилось уведомлять о встрече полицию.

- Ошибаетесь, Прато, - резко оборвал меня инспектор, никакого дантиста Чезаре Россолимо, тезки, однофамильца и двойника вашего покойного коллеги, в Милане нет и никогда не было. Кстати, - добавил он уже помягче, - вы еще рассказывали о встрече с двойником Россолимо на вокзале во Флоренции.

Нет, это было уже выше моих сил, я чувствовал, что схожу с ума, а этот полицейский чиновник с рыбьими глазами на человеческом лице явно забавлялся, наблюдая меня. Я ничего не говорю о чудовищной унизительности этой сцены, потому что животный страх перед сумасшествием заглушил во мне тогда и стыд, и негодование.

- Ну вот, - продолжал он, и голос его был полон покорности чему-то, что известно одному ему, - мы с вами доктор, стоим перед преступлением, реальным и очевидным. Больше того, есть в этом деле улики против вас. Но логика за вас, доктор, и я бы поступил против совести, настаивая на вашем аресте.

- Я могу идти, синьор Гварди?

- Да, синьор Прато, вы можете идти.

Толкая перед собою дверь, я вдруг услышал за спиной его ровный, на одной интонации, голос:

- Да, Умберто, руководство института намерено расстаться с вами. Не огорчайтесь - это еще не самое худшее.