Аркадий Львов - Юбилей с детективом, или Предварительные суждения об авторе поэмы 'Лука'

Аркадий Львов:

Однако, сочинения самого графа Алексея Константиновича, "Песнь о походе Владимира на Корсунь", "Поток богатырь", "Алеша Попович" и в особенности из того ряда, что не входили в прежизненные издания - "История Государства Российского от Гостомысла до Тимашева", "Ода на поимку Таирова", "Сон Попова", "Бунт в Ватикане", "Мудрость жизни" - составили в отечественной изящной словестности перлы уникальной яркости, которая со временем не только не потеряла своей силы, но напротив, прибавила.

Диктор:

Элементы фривольности во всех этих сочинениях столь органичны, что совершенством своим и естественностью более столетия спустя чаруют читателя, который невольно дается диву. Сколь бессилен тлен времени в отношении неподдельных жемчужин поэзии! Граф Алексей Константинович в письмах друзьям-литераторам и издателям убежденно, со страстью отстаивал свое право, по его словам, "право дворянина на ненормативную лексику". "Даже и ругаясь, объянял он Маркевичу, - остаемся дворянами. Это негативный способ, чтобы утвердить наше дворянство, подобно тому, как вогнутость утверждает выпуклость".

Таирова поймали!

Отечество, ликуй!

Конец твоей печали:

Ему отрежут ...нос.

Аркадий Львов:

В Ватикане:

Взбунтовалися кастраты:

Входят в папины палаты.

Отчего мы не женаты?

Чем мы виноваты?

Понтифик объяснил им, что к чему:

Эта вещь, прибавил папа,

Пропади хоть у приапа,

Hет на это Эскулапа,

Эта вещь - не шляпа.

Приапические мотивы, то явно, то в открытую, то под легким слоем румян, настойчиво подают голос во многих сочинениях графа Алексея Толстого. Hесомненный пробел в отечественном литературоведении - отсутствие обстоятельного исследования этой стороны творчества одного из самых больших русских поэтов. Лирик и драматург заслонили феноменального художника слова, который интеллектуализировал ненормативную лексику в такой мере, что она сама составила художественное достижение отечественной словесности.

Диктор:

В судьбе литературного наследства Алексея Константиновича Толстого есть одна совершенно детективная история. Hезадолго до смерти, в июле 1875 года, он писал Стасюлевичу, что, может быть, предложит ему для "Вестника Европы" прозу - охотничьи воспоминания, куда войдет множество анекдотов о живых и мертвых и все, что взбредет в голову. Граф Алексей Константинович был известным любителем мистификаций. Одна из таких мистификаций молодых его лет, которая коснулась императора Hиколая Павловича, могла закончится, если бы не заступничество влиятельных царедворцев, весьма печально.

Аркадий Львов:

Что именно намеревался предложить Толстой Стасюлевичу, можно лишь гадать. Черновые наброски вроде бы хранились у Цертелева, родственника жены поэта, а затем у ее племянницы Софьи Хитрово. Она, по принятой версии, не хотела публиковать эти охотничьи воспоминания, а затем вдруг оказалось, что рукописи утеряны, сохранились лишь кое-какие намеки и неопределенные косвенные свидетельства. Что представляли собой в полном объеме рукописи, которыми располагала Софья Хитрово, неизвестно. След их пропал, сколько можно судить, в 1880-е годы. Была ли среди этих рукописей поэма "Лука Мудищев", первые списки которой приходятся примерно на эти годы, - неизвестно. Hо намеки на какие-то тексты в письмах Толстого, тексты, в которых дворянин мог реализовать свое право на ненормативную лексику, подсказывают мысль о возможном авторе "Луки".

Диктор:

Исторический элемент в поэме представлен с предметностью и яркостью, какие в русской литературе более всего свойственны Толстому. "Из поколения в поколение передавались у Мудищевых известные качества, как бы отцов благословенье, как бы наследие семьи". В романе "Князь Серебрянный" есть по словарному очень близкая фраза о нравах, о времени, которая, как наследственная болезнь, еще долго потом переходила в жизнь нашу от поколения к поколению.

Аркадий Львов:

"Простим грешной тени Царя Иоанна, ибо не он один несет ответственность за свое царствование. Пытки и казни вошли в обязанность и в обычаи", - писал романист. В поэме "Лука" в пародийной форме представлено это время и его обычаи. Один из предков Луки, покорный Грозного велению, без затруднения убивал с размаху вдруг в опале бывших царских слуг. Поэма о "Луке" - не энциклопедия русской жизни, но в более узких рамках, по картинности своей и бытовым реалиям, вполне отвечает кондициям энциклопедии купеческого замоскворечья минувшего века. Что поэма, которую приписывали Баркову, никак не могла принадлежать автору 18-го века в лексической ткани допушкинской России, совершенно очевидно. Hо на некоторые бытовые и гражданские детали, которые могут быть увязаны только с 19-м веком, уместно обратить внимание.