Ли Брэкетт - Мечи Марса. [Сборник]

Давление внутри бутылки неожиданно возросло и вытолкнуло мой палец. Пойло стало хлестать так, что мешок быстро наполнялся, гораздо быстрее, чем часть Пойла успевала просачиваться через мешковину. Я стоял перед выбором — быть обнаруженным или захлебнуться.

И как будто всех этих неприятностей было для меня мало — чья-то тяжелая нога опустилась мне на спину. Тут же раздался голос. Я узнал его, даже после всех прошедших лет. Это был голос доктора Босуэлла Дархэма, бога, ныне известного под именем Махруд. Но вот такой сочности и таких басовых нот, как сейчас, в те добожественные дни в нем не было.

— Ладно, Дэн Темпер, маскарад окончен!

Окаменев от ужаса, я молчал и не шевелился.

— Я сбросил вид Аллегории и принял свой собственный, — продолжал Дархэм. — На самом деле это я все это время говорил. Я был Аллегорией, которую ты отказался узнать. Я сам — твой старый учитель. Но ты всегда не желал понимать все те аллегории, которые я тебе показывал.

— Ну, а как тебе понравилась последняя, Дэнни? Послушай! Ты пробрался на борт ладьи Харона — этой угольной баржи — и забрался в мешок, в котором были кости твоей родной матушки. И, неосознанно символизируя свое нежелание в воскрешение своей матери, ты выбрасываешь ее кости за борт. Разве ты не заметил ее имя на этикетке? И почему? Подсознательно, но с умыслом?

Так вот, Дэнни, — мальчик мой, ты снова там, откуда начал — во чреве своей матери, где, как мне кажется, ты всегда хотел бы оставаться. Откуда я все это знаю? Крепись, ибо тебя ждет настоящее потрясение. Доктор Дуэрф, психолог, который готовил тебя для заброски на эту территорию — это тоже я!

Мне было трудно всему этому поверить. Профессор всегда был добрым, кротким и забавным любителем всяких каламбуров и шуток. Однако сейчас мне было не до его юмора. Я чувствовал, что вот-вот утону в Пойле. Пожалуй, в этой шутке он зашел слишком далеко.

Я как мог, сказал ему об этом, на что он заявил:

— Жизнь — вот единственное настоящее! Жизнь — вот единственное важное! Это ты сам всегда говорил, Дэн. Подумай, тот ли смысл ты вкладываешь сейчас в эти слова? — Ладно, слушай: ты ребенок, который должен родиться. Или ты намерен оставаться в мешке и умереть, или вырвешься из этих первичных вод в жизнь!

Теперь посмотрим на это несколько иначе. Я — акушерка, но руки мои связаны, и я не могу способствовать твоему появлению на свет. Мне приходится делать это как бы с большого расстояния, так сказать, символически. До определенной степени я могу дать совет, что делать, но тебе, еще не родившемуся ребенку, придется только догадываться о значении некоторых слов.

Мне захотелось крикнуть, чтобы он перестал паясничать и выпустил меня. Но, все же я этого не сделал. У меня есть своя гордость. Я только спросил его:

— Что вы хотите, чтобы я сделал?

— Ответь на вопросы, которые я в облике Аллегории и Осла задал тебе. Тогда ты сможешь освободить себя. И будь уверен при этом, что я за тебя развязывать этот мешок не буду.

О чем он спрашивал? Я неистово обшаривал все закоулки своей памяти, но подступающее Пойло мешало мне связанно думать. Мне хотелось закричать и разорвать мешок голыми руками. Однако сделав это, я распишусь в собственной ничтожности.

Я сжал кулаки, сосредоточился и стал прокручивать в мозгу события вчерашней безумной ночи, пытаясь вспомнить, что же говорили Аллегория и Поливайнос.

Что это было? Что?!

Аллегория сказал: «Куда вам идти сейчас?» А Поливайнос, гоняясь за мной по Адамс-Стрит, кричал мне: «Дружочек, а что же теперь?».

Ответом на вопрос сфинкса было — человек!

Аллегория и Осел сформулировали свои вопросы подлинно научным способом, так, чтобы в самих вопросах содержался ответ.

И ответом было: человек — это более, чем человек.

В следующую секунду я переборол условный рефлекс и глотнул добрую пинту Пойла, как для того, чтобы утолить жажду, так и для того, чтобы выбросить остатки всего, что еще сдерживало меня и не давало раскрыться. Я велел Пойлу в бутылке, чтобы оно перестало хлестать, затем, взорвав мешок так, что куски его разлетелись далеко за борт баржи, поднялся во весь рост.

Передо мной, улыбаясь, стоял Махруд. Я узнал в нем своего старого профессора, хотя теперь он был ростом почти в два метра, имел на голове копну длинных черных волос и несколько подправил черты лица, чтобы выглядеть привлекательно. Рядом с ним замерла Пегги. Она была похожа на свою сестру Алису, только рыжая. Это была очень красивая девушка, но я всегда предпочитал брюнеток — Алису, в частности.