Говард Лавкрафт - Нъярлатотеп

Говард Лавкрафт

Нъярлатотеп

Нъярлототеп... крадущийся хаос... я последний... я произнесу в звучной пустоте...

Уже прошли месяцы и я не могу вспомнить точно, когда все это началось. Общее напряжение было ужасно. К сезону политических и социальных сдвигов добавилось странное и тягостное понимание ужасной физической опасности, опасности широкораспространенной и всеохватывающей, опасности, что можно представить лишь в ужаснейшем из ночных кошмаров. Я помнил: люди расхаживали с бледными, озабоченными лицами, и шептали предупреждения и пророчества, что позже не смели повторить или признать, что слышали. Чувство ужасной вины зависло над землей, и вне пропасти меж звезд проносились холодные течения, заставлявшие людей дрожать в темных и пустынных местах. Демоническое изменение коснулись даже течения времен года - осенняя жара, запаздывая, внушала опасения, и все чувствовали, что мир и, возможно, вселенная вышла из-под контроля известных богов или сил тех богов или сил, что неизвестны.

И тогда Нъярлототеп вышел из Египта. Кто он, никто не знал, только был он древних туземных кровей и походил на фараона. Феллахи падали ниц, завидев его, хотя никто не мог сказать почему. Нъярлототеп говорил, что восстал сквозь тьму двадцати семи веков, и что голоса не с этой планеты доступны его слуху. В земли цивилизации пришел Нъярлототеп, смуглый, стройный и зловещий. Приобретая странные инструменты из стекла и металла, он создавал из них инструменты еще более странные. Он говорил в основном о науках - электричестве и психологии и демонстрировал власть, вызывавшую призраков, и слава его разрасталась чрезмерно. Люди советовали друг другу увидеть Нъярлототепа и содрогнуться. И где Ньярлототеп проходил, спокойствие исчезало, разорванное криками привидений. Никогда ранее крики привидений не были общественным бедствием, но теперь мудрые люди почти жаждали лишиться сна в краткие часы, в которые вопли города должно быть ужасно беспокоили как бледную, жалкую луну, тускло светившую над зелеными водами, скользившими под мостом так и старые колокольни крошащиеся под уставшим небом.

Я помню, как Нъярлототеп вошел в мой город - огромный, древний, ужасный город неисчисленных преступлений. Мои друзья рассказывали мне о нем, о прелести и обольщении его откровений, и я горел жаром исследования этих величайших таинств. Мои друзья говорили, что они ужасны и поразительны, стократно превосходя самое яркое из видений моего лихорадочного бреда; что там на экране в полутемной комнате появивлялись пророчества, которое никто кроме Нъярлототепа не смел толковать. И я слышал повсюду намеки, что те, кто познакомился с Нъярлототепом, видят знамения, которых прочие не замечают.

Стояла жаркая осень, я шел с беспокойными толпами сквозь ночь увидеть Нъярлототепа, шел сквозь душную ночь, вверх по бесконечной лестнице в душную комнату. И тайно следя за экраном, я видел закутанные фигуры среди руин и желтые злые лица, выглядывающие из-за павших монументов.

И я видел - мир сражается против тьмы, против волн разрушения первичного космоса, кружась, вспениваясь, биясь вокруг тускнеющего, остывающего солнца. Тогда искры поразительно заиграли вокруг головы наблюдателя, и волосы встали дыбом, и после тени, слишком причудливые, чтобы я мог описать, самовольно ворвались в голову наблюдателя. И когда, я, тот, кто смотрел на происходящее холодно и недоверчиво, пробормотал дрожащий протест: "жульничество" и, кажется, "статическое электричество", и Нъярлототеп вывел нас всех наружу, вниз по кружащей голову лестнице, в туман, на жаркие, опустошенные полуночные улицы. Я вскричал громко, что я не боюсь, что я никогда не боялся, и остальные кричали со мной. Мы клялись друг-другу, что город остался тем же, и еще жив и когда электрический свет начал блекнуть мы прокляли электрическую компанию, вновь и вновь и смеялись над своими гримасами страха.

Считаю, мы почувствовали что-то спускающееся с зеленоватой луны, потому что начали зависеть от ее света, дрейфовали в странном непроизвольном маршевом построении и казалось, знаем нашу цель, хотя старались не думать о ней. Как-то мы посмотрели на дорожное покрытие и нашли плиту, исчезнувшую и замещенную травой, истрепанные металлические рельсы указывающие, что здесь ходил трамвай. И вскоре мы увидели трамвай, одинокий, овдовевший, ветхий. Когда же мы посмотрели на горизонт, то вблизи реки не смогли найти третьей башни и заметили, что вырисовывающийся силуэт второй башни изорван поверху.