Андрей Лазарчук - Гиперборейская чума

Несколько дней Коломиец ошибочно считал, что Ираида есть очередное звено в цепи размножающихся проблем, но потом неожиданно для себя почувствовал, что жить стало легче, жить стало веселее. Во-первых, со стола исчезла осточертевшая пицца. Во-вторых, дружно, с развернутыми знаменами, трубя — ушли тараканы. В-третьих, телевизор стал ловить кучу доселе неизвестных программ. В-четвертых, последняя фиктивная жена, которая ухитрялась тянуть с Коломийца совершенно реальные деньги, вдруг вернулась — но только для того, чтобы под контролем Ираиды произвести в квартире легкий текущий ремонт и гордо удалиться, не оглядываясь. В пятых. А также было в-шестых, седьмых и восьмых. Коломиец чувствовал, что привычный ухабистый чумацкий шлях холостяцкой жизни превращается в более или менее ухоженное шоссе. Что же будет дальше, с оторопью думал иногда Коломиец: верно писал братка, что девку надо пристраивать к делу.

Подписки о неразглашении отец Сильвестр с нас не взял, но, прихлебывая принесенный с собой отменный коньячок «Ани», честно предупредил, что отлучение — тоже не подарок. Ибо Господу совершенно нет дела до того, ходим ли мы в церковь, а вот трепачей он не любит. Ну, просто не любит. И карает сурово.

Дело было и вправду весьма щекотливое: во время пасхального крестного хода с груди патриарха исчезла панагия. Никто не видел, как это случилось, и сам патриарх ничего не почувствовал. Кругом были только свои.

Чекисты? — хотел уточнить я, но воздержался.

Поиск, предпринятый командой отца Сильвестра — а возможностей у нее было побольше, чем у МУРа — не дал результатов. В загранице панагия не объявлялась, в комиссионках — тоже. Ничью блатную грудь она не украшала, и катакомбисты и зарубежники на своих еретических сборищах не хвалились с пеной у рта таким трофеем.

Короче, святыня пропала.

Я спроста думал, что мы будем носиться по городу, утюжа грязные притоны, ревизуя скупщиков краденого и навещая завязавших престарелых воров в законе. Но Крис, который в качестве задатка востребовал два ящика понравившегося коньяка, никуда из дома не выходил и меня не выпускал. Ночами мы с ним поднимались на крышу и воспаряли духом. Крис стоял, обняв антенну, и читал стихи, он знал их великое множество, а я за каким-то дьяволом держал саксофон, поскольку Крис сказал, что без инструмента он никуда. Так прошло суток шесть. Мы умело поддерживали в себе среднюю степень опьянения, не опускаясь до беспамятства, но и не слишком вписываясь в реальность. На седьмой день — а правильнее сказать, ночь — Крис вдруг забеспокоился, слез с крыши и пошел ловить таксистов и покупать у них дрянную водку. Это не для нас, успокоил он взбунтовавшегося меня, это для бартера…

Наутро пришли два бича и предложили купить «большой поповский крест — на пузе носить». Что Крис и сделал, добавив к четырем бутылкам водки две банки рыбных консервов.

— Верно заметил классик: сами придут и сами дадут, — Крис не скрывал удовлетворения. — А теперь пойдем пожмем руку дающую…

Попы крови похитителя вовсе не жаждали, голова их тоже не интересовала. А вот подружиться мы как-то подружились. Отец Сильвестр и определил нам постоянную, на много лет вперед, работу: разыскивать и возвращать в лоно семьи молодых людей, смущенных различными лжепророками и лже-Христами. В сущности, он поймал нас на «слабо».

С первой и третьей стадиями процесса мы справлялись сравнительно успешно. Крис по наитию определял место нахождения искомого дурачка, я — потом — приводил его во вменяемое состояние. Но со второй стадией — собственно изъятием из секты — у нас вскоре возникли проблемы. Охрана там была что надо.

И отец Сильвестр познакомил нас со своим бывшим сослуживцем Евгением Феодосьевичем.

С тех пор наши дела пошли веселее. На любое дело нас сопровождали двое «тимуровцев», которые никого не били, не угрожали и даже не повышали голос — но «врази расточались яко туман ползущий». У нас была твердая такса: с тех кто нам нравился, мы не брали ничего или почти ничего, зато на детках блатоты, банкиров, продюсеров и визажистов сильно поправляли кассу.

В какой-то момент я поймал себя на том, что перестал подбивать уголки на одеяле. Это было началом моего падения. Необязательность, расхлябанность, инертность — вскоре стали обязательными составляющими моего нынешнего образа жизни.

Ну и козел же в погонах я был раньше!

Впрочем, и Крис когда-то был суворовцем! Узнал я это потом, когда отмечали годовщину ихнего суворовского выпуска. Собралось народу немного, человек двадцать, зато охват был большой: глава ооновской комиссии, солист Мариинки (драматический тенор), водопроводчик, хозяин города Тюмени, автор памятника Фанни Каплан, секретный космонавт, рыбак с Дальнего востока, начальник Иерусалимской полиции. А о дамах, которые украшали собой это сборище, я вообще промолчу, потому что никто не поверит.