Гуин Ле - Летатели Гая

Я немного полетал над рынком, стараясь держаться низко, обучаясь поворачивать и накреняться, обучаясь пользоваться хвостовым оперением. Все шло вполне естественно, ты просто чувствуешь, что надо делать, сам воздух говорит тебе... но люди там, внизу, смотрели вверх и пригибались, когда я кренился над ними чересчур круто или пикировал... Мне было наплевать. Я летал около часа до самой темноты, когда все уже разошлись. К тому времени я поднялся и летал высоко над крышами. Но я почувствовал, что мышцы крыльев устали, и что мне лучше спуститься. Но это оказалось тяжело. Я хочу сказать, что посадка оказалась тяжелее подъема, потому что я еще не знал, как приземляться. Я упал, как мешок с камнями -- бац! Чуть не растянул лодыжку, а подошвы жгло, как огнем. Если бы кто-то видел -- смеялся бы. Но мне было все равно. Просто тяжело снова оказаться на земле. Я возненавидел быть внизу. Ковылять домой, волочить свои крылья, которые здесь, внизу, не годились, чувствовать слабость, чувствовать тяжесть.

Добраться до дома заняло довольно долгое время, мама вернулась лишь чуть позже меня. Она посмотрела на меня и сказала: "Ты выходил", и я ответил: "Я летал, мама", а она заплакала.

Я чувствовал вину, но мне нечего было больше сказать.

Она даже не спросила, хочу ли я продолжать летать. Знала, что хочу. Я не понимаю людей, у которых есть крылья и которые ими не пользуются. Думаю, они интересуются карьерой. А может, уже влюбились в кого-то на земле. Но это кажется... Я не знаю. Не могу такое понять. Желание оставаться внизу. Самому выбрать -- не летать. Бескрылым этого не понять, и не их вина, что они приземлены. Но если у тебя есть крылья...

Конечно, они могут бояться отказа крыльев. Отказов не бывает, если не летаешь. Такого конечно не произойдет, правда? Как может отказать то, что никогда не работает?

Думаю, для некоторых очень важна безопасность. У них есть семья, или какие-то обязательства, или работа, что-то такое, что делает безопасность важной. Я не знаю. Вам надо поговорить с кем-то из них. Я -- летатель."

***

Я спросила Ардиадиа, чем он зарабатывает на жизнь? Как и многие летатели, он работает повременно на почтовую службу, доставляя правительственную корреспонденцию и депеши в основном в дальних полетах, иногда даже над морем. Очевидно, его считают одаренным и надежным работником. С особо важными депешами, сказал он мне, всегда посылают двух летателей, на случай если один пострадает от отказа крыльев.

Ему было тридцать два. Я спросила, женат ли он и он ответил, что летатели никогда не женятся; сами они называют любовные истории "интрижкой на крыльях", сказал он с легкой улыбкой. Я спросила, всегда ли интрижки происходят с другими летателями, и он отвечал: "О, да, конечно", непреднамеренно обнаружив свое изумление или, может, отвращение к идее полюбить нелетателя. Манеры его были приятны и вежливы, он был в высшей степени любезен, но не вполне смог скрыть свое ощущение отъединенности, отличия от бескрылых, действительно не имея с нами ничего общего. Не может же он не смотреть на нас сверху вниз.

Я немного нажала на него по поводу его чувства превосходства, и он попытался объясниться. "Когда я говорил, что я -- это мои крылья, то ведь так оно и есть. Способность летать делает все остальное неинтересным. Все, чем занимаются люди, кажется таким тривиальным. Летание -- это все. Этого достаточно. Я не знаю, сможете ли вы понять. Это все твое тело, это ты сам вверху, один в целом небе. В ясный день, в солнечном свете, когда все остальное лежит там внизу, очень далеко... Или при сильном ветре, в штормовую погоду. Когда рыбацкие лодки направляются к берегу и все достается только тебе: небо, полное дождя и молний, тучи под крыльями. Однажды возле мыса Эмер я танцевал в дождевых струях... Летанию отдаешь все. Все, что ты сам есть, все, что у тебя есть. И поэтому, если падаешь вниз, то падаешь полностью. И если падаешь в море, то кто узнает, кто озаботится? Я не хочу быть похороненным под землей." От этой мысли он слегка задрожал. Я видела, как дрогнули его длинные, тяжелые, бронзово-черные крылья.

Я спросила, не приводят ли иногда интрижки на крыльях к детям, и он с безразличием ответил, что, конечно, иногда приводят. Я еще немного нажала на него, и он сказал, что ребенок -- большое беспокойство для летающей матери, и что как только ребенка отнимут от груди, его обычно оставляют "на земле", как он выразился, на воспитание родственникам. Но иногда крылатая мать так привязывается к ребенку, что сама остается на земле, чтобы воспитывать его. Он сказал это мне с неким презрением.