Array Журнал «Искатель» - Искатель. 1991. Выпуск №1

А чем, интересно, положено заниматься ангелу? Ангелу смерти?

Убивать?

Впервые Юрка убил человека, когда его и еще десяток салаг бросили на точку после учебки. Там из кишлака душманов вышибали и, в общем-то, вышибли еще до их приезда, они прибыли на готовенькое. «Деды», усталые, но взвинченные, словно бы под кайфом, устроили новоприбывшим проверочку. Позвали Юрку, подвели, показали: «Вон — „дух“! Давай, зарежь». — «Да ну!» — замотал головой Юрка. «Еще кочевряжится, — оскорбились „деды“, — всю работу за него сделали, поймали, привязали, режь — не хочу, салажня небитая». Ругались они лениво, и побили Юрку лениво, но жестоко, чтобы не было охоты пререкаться дальше. Поставили на ноги, Юрка поплевал кровью, ему всунули в руку нож — местный обоюдоострый кинжал. Подтолкнули: «Иди». «Дух» стоял привязанный. Юрка приблизился, стараясь не смотреть в лицо, видя только клочковатую редкую бороду и ощущая горько-сладкий привкус крови во рту. Он хотел убить его скорее, чтоб не мучился, и ткнул ножом слева, но нож непослушно скользнул по ребрам и распорол живот. Живот как-то разом распался и, прежде чем хлынула кровь, Юрка увидел переплетения внутренностей. Его затошнило. Он стал бить ножом в грудь, в горло, заливаясь чужой кровью и собственной блевотиной, ничего не слыша, будто уши заложило, будто по уши уже в крови. Казалось, человек, которого он должен был убить не умрет никогда.

Потом весь вечер и всю ночь Юрку колотило. Ребята успокаивали: «Все правильно. Мы должны знать, с кем идем в бой». А он знал — их всех потом будут судить. Соберут и устроят суд. Армия эта, век бы в ней не служить. Афган, будь он проклят. Красивые были бы места, если б меньше там стреляли.

А ведь, как ни стреляли, жив остался! Смех один — Афган прошел, а дома убили. Там все мечтали об одном: уцелеть и живым домой вернуться. Вот и вернулся. А сколько ребят не вернулось, там полегло… Он вспоминал погибших в восемнадцать, девятнадцать лет, до его возраста не доживших, н не успокаивался. Несправедливость судьбы к нему самому не казалась менее горькой от того, что к другим эта капризная дама была еще более несправедлива. Так только со стороны кажется, что несправедливость по отношению к другим как-то уравновешивает, несправедливость по отношению к тебе. Ни черта она не уравновешивает, только тяжелее становится.

Помянув черта, Юрка вспомнил нового знакомца беса, а с ним и одиннадцатого, начальника, брошенного на произвол судьбы, «Поискать, что ли, поговорить?» Юрка сорвался со скамейки, окончательно покинув метро, но порхать над столицей ему не хотелось. Напрягшись, он постарался представить, где может находиться этот треклятый одиннадцатый. Действительно увидел: в медпункте того самого учреждения, где они с бесом уже побывали, в белой палате. «Так даже удобнее», — решил Юрка, хотя почему так удобнее, едва ли мог объяснить.

В белой палате он оказался сразу, безо всяких полетов, удивившись и обрадовавшись своему умению. Скелет начальника теперь был чуток — сразу повернул к нему пустые глазницы, «За мной пришел?» — спросил он Юрку беззвучно. «За тобой», — подумал-ответил Юрка, ангел смерти.

Слов ни тот, ни другой не произносили, да слова были и не нужны. Мыслями переговаривались, так получалось проще.

— Значит, все кончено. Обидно. Рановато мне еще.

— Тебе — рановато? — возмутился Юрка. — Ребята втрое тебя младше в земле лежат, а ты? Не ты ли их на смерть посылал?

— Я-то? Я всегда был честным и добросовестным. Мне приказывали, я выполнял. Я — одиннадцатый, а не первый и не третий. Звено в цепи.

— Вас бы самих на цепь посадить, — сказал Юрка, — поэта за что убили?

— «Все поэты будут на кол надеты». Это народ сочинил. Народ так считает. Поэтам когда-то языки вырывали, но потом додумались, достаточно — вот тут — связочки голосовые подрезать, и все, уже ничего никогда не скажет. И дети потом безголосые родятся. Да, дети немые — научиться-то им не у кого. Кричать еще могут, а петь — нет, никогда.

— Не увиливай! — прервал Юрка. — Будешь темнить — отдам твою душу дьяволу.

— А разве дьявол есть? Лично я верю только в маленького-маленького личного Бога. В того, который опекает, подсказывает иногда, нашептывает. Это и не Бог даже, а Боженька, внутренний голос мой. Поскольку он был со мной, я понимал, что я лучше других людей. Ведь не дурак. Не урод. Не негр. Или, например, женщина, — ей хуже. Или — житель развивающейся страны. Симпатичное словцо — развивающаяся? Раньше говорили: отсталая. Иногда надо отстать, отойти назад, чтобы разбежаться для прыжка вперед.