Фрэнк Херберт - «Если», 1994 № 08

На миг им овладела твердая решимость — немедленно покинуть это страшное место. Но тут он услышал голос ручья…

Там, где вода уходила под забор, он нагнулся, отыскивая ту самую брешь. Ничто не изменилось.

Дин попытался заглянуть в щель, но мощные заросли остролиста сделались еще гуще. До него не доносилось ни звука… Только призрачный зов… Он был испуганным, встревоженным, молил о помощи.

Может быть, холодная вода помогла. Разум Дина вдруг сделался ясным, как никогда прежде. Глубоко вдохнув, он нырнул и оказался по ту сторону забора. Осторожно прислушиваясь, он спрятался в воду, выставив только нос. Таким манером он начал медленно передвигаться и наконец увидел…

На берегу сидела маленькая девочка лет шести в порванном платье из шотландки. Заостренное, недетское лицо осунулось от забот. Осторожность его оказалась напрасной: девочка глядела прямо на него.

— Бони! — резко выкрикнула она.

Ничего не произошло.

Он остановился, а она следила за ним, все еще с беспокойством. Он понял природу этого зова: тревога. И все же девочка не сочла его появление достаточно важной причиной, чтобы отвлечься от своих мыслей.

Впервые в жизни он ощутил прилив гнева и разочарования. Впрочем, ощущение сменилось волной облегчения, как будто он сбросил с плеч сорокафунтовый рюкзак, проносив его сорок лет. Он не знал, не догадывался о тяжести, лежавшей на плечах его.

Подобно огромному раку, Дин попятился назад под забор. Выбравшись из ручья, он отправился назад.

Он возвращался в свое убежище, обливаясь потом под тяжестью восемнадцатидюймовой каменной плиты на плече, и от усталости забыл о привычной осторожности. Проломившись сквозь кусты на крохотную прогалину перед своей дверью, он остолбенел.

Прямо перед ним сидела на корточках голенькая малышка лет четырех.

Она подняла глаза, и в глазах ее — что там — по всему темному лицу запрыгали веселые искорки.

— Хи-хи! — радостно зазвенела она.

Он нагнул плечо и дал камню съехать на землю.

Девочка совсем ничего не боялась. Она опустила глаза и вернулась к своему занятию: по-заячьи захрустела морковкой.

Мелькнувшая тень привлекла его внимание. Из щели между бревнами выползла еще одна морковка, за ней последовала третья.

— Хо-хо. — Он глянул вниз, перед ним сидели уже две маленькие девочки.

По сравнению с прочими Дин имел одно весьма важное преимущество; сомнения в целости собственного разума не могли прийти ему в голову. Нагнувшись, он поднял ребенка, но не успел распрямиться, как девочка исчезла прямо из его рук.

Другая оставалась на месте. Обворожительно улыбнувшись, она запустила зубы в новую морковку.

Дин спросил ее:

— Что делаешь? — Голос его был неверен и груб, как у глухого.

Девочка перестала есть и с открытым ртом уставилась на него.

Он опустился на колени. Девочка глядела ему прямо в глаза, в те самые глаза, что некогда приказали человеку убить себя, те самые, что много раз безмолвно заставляли встречных кормить его. Он не чувствовал ни гнева, ни страха, только желание, чтобы она посидела на месте.

Наконец он потянулся к ней. Девочка хрумкнула морковкой и тут же исчезла.

Дин был переполнен удивлением — несвойственным ему чувством. Но недолго. Пора было готовить ужин.

Он заканчивал трапезу и совсем уж было забыл о случившемся, как резкий стук в дверь заставил его буквально подскочить на месте, настолько неожиданным был здесь подобный звук.

В дверном проеме стояла девочка в платьице из шотландки. Волосы причесаны, лицо умыто. С изящной непринужденностью она держала в руках предмет, издали казавшийся дамской сумочкой, но, приглядевшись, в нем нетрудно было признать тиковый ящичек из-под сигарет, к которому четырехдюймовыми гвоздями вместо ручки была приколочена тесемка.

— Добрый вечер, — вежливо выговорила она, — я проходила мимо и решила заглянуть. Значит, вы дома?

Юная, но вконец обнищавшая светская дама, пытающаяся прокормиться визитами, казалась чистой пародией, впрочем, абсолютно непонятной для Дина. И он вернулся к еде, не отводя глаз от лица девочки. За ее спиной из-за краешка двери вдруг вынырнули головки обеих темнокожих девчушек.

Ноздри и глаза ребенка были обращены к горшку с варевом. Девочка буквально пожирала его глазами. Потом вдруг зевнула.

— Прошу прощения, — чопорно выговорила она. А затем откинула крышку ящика для сигарет, достала из него белую тряпочку, быстро сложила ее, но все же не настолько, чтобы нельзя было понять, что это мужской носок, и промокнула ею губы.