Клиффорд Саймак - «Если», 1994 № 07

Главное, что необходимо понимать и учитывать: наш авангард и авангард Запада существовали в двух малопересекающихся Вселенных из-за разницы в задачах и целях. Представителей зарубежных авангардных течений волновали новизна и ошарашивающая парадоксальность коллективных открытий в эстетике. Московские и ленинградские диссиденты тоже любили шокирующие эффекты, но смысл их был в другом: они демонстрировали бесстрашие личности перед лицом всесильной и безжалостной власти. Эти жестокие игры продолжались до самой перестройки.

Было бы удивительно, если бы наш авангард второй половины XX века, детище кухонь и коммунальных квартир, весь пронизанный духом иронии и отрицания, вдруг занялся устройством общественного и домашнего быта, по примеру «нормального» авангарда Америки, Европы, Японии и даже России послереволюционных лет. Именно в тесных, жалких комнатках, в подвалах и на чердаках должно было родиться это искусство — насмешки над дурацкой самовлюбленностью господствующего строя и не менее острого ощущения полета, романтического вознесения духа над претенциозной обывательской жизнью. Все это переплеталось в композициях и альбомах Ильи Кабакова, которые были созданы в знаменитой теперь башне дома на Сретенском бульваре. В годы перестройки искусство советского авангарда почти мгновенно мощным потоком затопило выставочные залы и клубные помещения, почти мгновенно заполнило страницы художественных журналов, вытеснив — заслуженно или незаслуженно — то, что стали считать «официальным», «конформистским» искусством. Успех нашего авангарда у молодежи был оглушительным и быстрым, поскольку он приобщал к творчеству любого, кто хотел оставить свой след на земле.

Последыш отечественного авангарда, «соц-арт», стал своего рода классикой и утвердился в качестве привилегированного гостя на заморской земле. Но увлечение экзотическим российским, украинским, грузинским или киргизским авангардом, захватившее было международные выставки и рынки, обогатившее многие фирмы и галереи, постепенно схлынуло, вызывая усталость и разочарование. В России же возникла тоска по добрым старым временам, она проявилась в элегическом, ностальгическом и зачастую иронизирующем над собой искусстве, полном намеков и цитат из стилей прошлого, которое получило название «постмодерна». Оно довольно быстро стало распространяться в среде профессиональных художников высокой квалификации: сложные виды серийной или уникальной графики, рукописная книга, керамика и стекло, изысканная эмаль, замысловатые ювелирные изделия. Все это стало своего рода протестом против того вольного, раскованного, не знающего границ и традиций молодежного авангардизма, «знамения» новой демократической всеобъемлющей культуры.

За десяток лет, прошедших со времени крушения идолов социалистического реализма и сюжетно-тематических композиций, славящих мнимое процветание «развитого социализма», как будто вихрь пронесся по нашим выставочным залам, по всем апартаментам и закоулкам художественной жизни. Однако ожидавшейся трагедии художника, оставшегося без традиционной поддержки и без социальной защиты, все же не произошло. Каждый представляющий интерес художник так или иначе нашел свою «экологическую нишу» то ли в реформированном Союзе художников, то ли в коммерческом предприятии, галерее, салоне. Интерес к российскому (либо украинскому, молдавскому, армянскому, узбекскому и другому) искусству не умер; он поддерживается и за рубежом, хотя теперь очень избирательно и требовательно среди тех людей и организаций, которые могут платить за понравившиеся им работы. Рынок произведений искусства, конечно, сложный (это большая, но совсем особая тема), но, честно говоря, он никогда и не был простым, особенно для серьезного, ищущего художника. Традиционалистское искусство всегда найдет поддержку у консервативных политических и коммерческих сил, и нет оснований думать, что их позиции в обозримое время ослабнут. А что можно считать «искусством будущего» в авангардном лагере? За десять лет явилось такое обилие направлений, течений, видов искусства, самых разнообразных и ошарашивающих новаций в этом лагере, что выбор велик, но и усталость велика — и у зрителей, и у художников.

Идут разговоры о конце авангарда. Однако в нашей стране он так и не сыграл своей естественной роли в силу экстремальных условий политической и экономической истории. У нас так и не возникло искусство, составляющее художественную базу собственной повседневной жизни — домов, в которых мы живем, обстановки, среды. Так получилось, что наш авангард стал защитником и проводником идей индивидуальной свободы и смеялся над общезначимым и массовым. Изменить это положение не столь просто, но жизнь будет входить в свои нормальные берега, и она потребует усилий крупных художников в поисках свойственных только нам и в наше время форм станкового и декоративного искусства, которые определяют наш быт и наше эстетическое окружение.