Клиффорд Саймак - «Если», 1994 № 07

— Послушайте… когда я умру, его убьют. Точно. Только вы можете…

— Я?

— Вы… — Его голос был похож на шорох ветра в сухой листве. — Если вы поедете к нему… и возьмете то последнее, что он сделал… пожалуйста… они испугаются и не тронут его. Но поторопитесь…

Силы покинули его. Он закрыл глаза, а напряженные мускулы гортани расслабились, с шорохом выпустив воздух между губ. Сестра торопливо вывела меня из палаты.

Местное правительство помогло мне. Я был удивлен и весьма тронут тем, как много людей знало Лонгэна. Многие из них восхищались его попытками возместить туземцам нанесенное ранее зло. Словом, мне без разговоров дали флаер и пилота.

Мы сели на той же полосе ила, и я в одиночестве отправился на болотистую лужайку. Ее все так же окружала стеной бурая растительность, и «поселок» ничуть не изменился, но хижина Черного Чарли выглядела заброшенной. Я свистнул и стал ждать. Затем крикнул. Потом встал на четвереньки и заполз внутрь хижины. Там было пусто, если не считать кучи каменных обломков и охапки высушенных водорослей. Пятясь, я выполз обратно.

Впечатление было такое, словно все обитатели деревеньки высыпали из своих хижин и собрались перед хижиной Чарли. Они выглядели возбужденными, все время перебегали с места на место и время от времени посвистывали, испуская тот самый низкий жалобный звук, который я услышал от Чарли. Постепенно их возбуждение спало, толпа немного отступила, а один из них подошел поближе. Он заглянул мне в лицо, затем повернулся и быстро заскользил на своих коротких лапах к краю лужайки.

Я последовал за ним. Больше мне ничего не оставалось делать. А в тот момент мне даже не приходило в голову, что следует чего-либо опасаться.

Проводник завел меня далеко в заросли кустарника и внезапно исчез. Я огляделся, удивленно и нерешительно, и уже собрался направиться обратно. И тут послышался негромкий свист. Я шагнул вперед и увидел Чарли.

Он лежал на боку в центре небольшого круглого участка примятой травы. Чарли был очень слаб, и сил у него хватило лишь на то, чтобы поднять голову и посмотреть на меня, потому что все его тело было покрыто ранами, из которых медленно сочилась темная кровь, исчезая в траве. Я вспомнил, что видел во рту Чарли длинные долотообразные зубы, и понял, кто нанес ему такие раны. Меня залила волна гнева. Я наклонился и поднял это израненное создание.

Он оказался на удивление легким. Держа его на руках, я повернулся и двинулся на поляну.

Когда мы вышли на открытое место, остальные уже поджидали нас. Я посмотрел на них — и гнев мой исчез, словно пламя свечи под дуновением ветра. Потому что здесь некого было ненавидеть. Ведь и они не испытывали к Чарли ненависти. Они боялись его, и единственной их виной было невежество.

Они расступились, и я отнес Чарли ко входу в его хижину. Положил на землю. Грудь и рукава моей куртки пропитались его темной кровью, и я заметил, что она не свертывается, как наша.

Я стянул с себя рубашку и, разорвав ее, сделал неуклюжую попытку перевязать Чарли. Но вскоре увидел, что кровь пропитала повязки и продолжает течь. Он, с усилием приподняв голову, слабо подергал повязки зубами, и в конце концов я сдался и снял их.

Я уселся рядом с ним, чувствуя слабость и беспомощность. Несмотря на усилия и заботу умирающего Лонгэна, несмотря на все достижения человеческой расы, я прилетел слишком поздно. Или мы прилетели слишком рано.

Из этого ступора меня вывели попытки Чарли заползти в свою хижину. Первой моей реакцией было удержать его. Но он, казалось, собрал последние остатки слабеющих сил и упорно продолжал свои попытки. Поняв это, я передумал и даже начал ему помогать. Он протиснулся в отверстие, слабея на глазах.

Я не ожидал увидеть его снова, полагая, что некий инстинкт заставляет его забраться в хижину и умереть именно там. Но через несколько секунд я услышал доносящийся изнутри шум, и вскоре он начал выбираться обратно. На половине пути силы покинули его окончательно. Целую минуту он пролежал неподвижно, потом слабо свистнул.

Я подошел к нему и вытащил его из хижины. Он повернул ко мне голову, держа во рту то, что я поначалу принял за комок засохшей грязи.

Я взял его и начал счищать грязь ногтями. Почти немедленно стала проступать зернистая поверхность песчаника, из которого он создавал свои скульптуры, и мои руки затряслись так сильно, что мне пришлось положить камень на Землю, пока я приходил в себя. До меня впервые дошло, какую важность имели для Чарли его творения.