Клиффорд Саймак - «Если», 1994 № 07

Философской антропологии пристало задаваться вопросами: а что делать тем, кто должен здоровье людей непосредственно оберегать? Медицина продолжает действовать, соревнуясь с противоестественным образом жизни, который ведут люди, пытаясь свести на нет воздействие многочисленных неблагоприятных факторов. Порою лечение начинается вообще до рождения, когда младенец пребывает в материнской утробе. Лекарства, витамины, стимуляторы. Потом, родившись, ребенок будет получать их непосредственно. Есть уже в номенклатуре заболеваний «лекарственная болезнь». Чем такую лечить? Другими лекарствами.

Технократические тенденции в медицине имеют обратную сторону. Да, весьма заманчиво вторгаться в человеческий организм с диагностическими или лечебными целями, видеть на мониторах работу органов, но, став технологической, медицина сама способна превратиться в угрожающий человеку фактор. Уже давно начаты игры с иммунной системой: подавление ее мощными химиопрепаратами входит в схемы терапии ряда болезней, обязательно при пересадках органов. А что такое иммунитет? Механизм защиты вида, выработанный в процессе эволюции. Можно строить предположения, к чему приведет потеря такой защиты.

Чтобы несколько сгладить впечатление от явных поражений, медицина начинает увлекать человека невиданными манипуляциями. Хотите изменить рост, цвет кожи, хотите из мужчины превратиться в женщину? Такое сегодня возможно. Технологически и концептуально сегодня медицина в развитых странах готова к вторжению в организм человека на клеточном, молекулярном, генном уровнях. Отдаленные результаты таких вмешательств пока трудно предсказуемы; взять на себя гуманитарную экспертизу всего, чему человек подвергается, пытается биоэтика. Центры биоэтики созданы в США, ряде стран Европы, начинается это движение и у нас. Однако уже многие пагубные для человека тенденции трудно остановимы.

Что же делать? Клиффорд Саймак явно искал ответ на подобный вопрос. Его гугли сознательно отказываются от достигнутого прогресса, вновь и вновь возвращая себя в прошлую дикость. Писатель, однако, подчеркивает: для этого требуются известное мужество и духовная мощь.

Призывы ограничивать, регламентировать развитие научно-технического прогресса звучат сегодня чаще и чаще. Идею устойчивого, сбалансированного прогресса выдвинула последняя международная экологическая конференция в Рио де Жанейро. Ученые признают гибельность неуправляемого прогресса, но их позиция не встречает энтузиазма людей, которые принимают решения. Особенно в развитых странах, на которых лежит основная доля ответственности и вины за глобальный экологический кризис. Показательно, что работа этого форума не очень широко освещалась в печати, в том числе и отечественной. А ведь ряд регионов России — не просто зоны экологического неблагополучия, а зоны настоящего бедствия, где стоит вопрос: быть или не быть жизни. Не хватает мужества и духовной мощи, чтобы это признать?

Других мнений быть не может: внедрение любых достижений науки требует тщательной социально-гуманитарной экспертизы. Одними заседаниями, конференциями, многочасовыми прениями не обойтись. Время констатации бед прошло, пора действовать. На Западе для этого создан ряд новых государственных структур, которым помогают многочисленные общественные движения — биоэтики, экологической этики, Green Peace. Но пока они станут в мире реальной силой!

Трагическая история XX века — «волкодава» (как точен образ, особенно в отечественном контексте, пришедший к Мандельштаму) — заставляет глубже переосмыслить степень личной ответственности каждым, кто изберет науку профессией. Гений и злодейство, увы, как показала история, бывают вещами вполне совместными. Аморальных людей, людей, подверженных страстям «отрицательным», среди ученых не меньше, чем среди, скажем, писателей или артистов. Однако работа ученого часто имеет далеко идущие последствия, значима для множества людей, порой — для всего человечества. Поэтому, согласившись с тем, что «свет совести» необходим искусству, подумаем, сколь мощным должен быть этот свет в современной науке. Конечно, процесс познания нельзя остановить, и всякая точно выведенная формула (даже смертоносного оружия) есть научная истина, которая сама по себе не может быть безнравственной. Истина есть истина. Но познавшим ее прежде других не может быть безразлично то, чему будет служить новая идея в мире, где так часто «доброта прислуживает злу».