Артур Кларк: Мир-Земле (сборник)

И видение Земли без людей — «Будет ласковый дождь…» все того же Брэдбери (нейтронной бомбы еще не было).

Подключилось кино, и Стэнли Креймер перенес на экран видение угасающей жизни роман австралийского писателя Невила Шюта «На берегу».

И видение кровавого апокалипсическою заката пало на мертвую американскую пустыню в фильме итальянского режиссера Микеланджело Антониони «Забриски Пойнт», снятом в США.

Чем ближе к сегодняшнему дню, тем конкретней и пластичнее становились видения; фантастика насыщалась приметами реальности. Ширилось понимание того, что речь идет не о чем-то проблематичном, а о возможном и даже, в известных условиях, вероятном.

«Наша Земля удивительно прекрасна, это редкая жемчужина нашей Галактики. Жизнь на Земле — явление уникальное. Может быть, есть какие-то другие цивилизации, но такой мы наверняка не встретим на бескрайних просторах Вселенной. И эту жизнь надо сберечь… Об этом особенно задумываешься, когда видишь нашу Землю из космоса прекрасную и какую-то беззащитную» (космонавт Владимир Джанибеков).

Взгляд из космоса позволяет охватить Землю целокупно, увидеть ее обжитой, домашней и действительно беззащитной, как беззащитен дом человека, его очаг, перед мощью ядерных арсеналов.

Человечество живет в тени угрозы, и эта тень скрадывает масштабы цивилизации. Понятие «дом», напротив, существенно расширилось. Новое мышление, которого требует от народов и правительств нынешнее положение в мире и которого последовательно придерживается Советский Союз, исходит, помимо прочего, и из такого постулата: «дом» — это не только свой дом, свой город, страна или даже континент, но вся Земля. Безопасность каждого немыслима без безопасности всех. Либо мы выживем все вместе, либо вместе погибнем, другой альтернативы нет.

Эта суровая истина определила сюжет и поэтику новеллы английского ученого и известного писателя-фантаста Артура Кларка. Рассказ создан в 1954 году, однако одушевляющая его идея и сквозная метафора Земли как родного дома человечества и его дивного наследия таковы, что он мог быть написан сегодня, и сегодня скорее, чем вчера. Им открывается сборник о мире и о Земле —

Когда Марвину исполнилось десять лет. Отец повел его длинными гулкими коридорами, что забирались все выше и выше через горизонты Управления и Энергопитания, и вот они поднялись на самый верхний уровень, в царство быстрорастущей зелени Питомных Земель. Марвину тут нравилось — было занятно видеть, как длинные хрупкие стебли чуть ли не на глазах жадно ползут вверх навстречу солнечному свету, который сеется сквозь пластиковые купола. Здесь все пахло жизнью, и этот дух будил в его сердце неизъяснимое томление — так непохож он был на прохладный сухой воздух жилых горизонтов, очищенный от всех запахов, кроме слабого привкуса озона. Ему очень не хотелось уходить, однако Отец повел его дальше. Они дошли до портала Обсерватории — в ней Марвин еще не бывал, — но и тут не остановились, и возбуждение волной накатило на Марвина, потому что он понял: цель у них может быть только одна. Первый раз в жизни ему предстояло выйти во Внешний Мир.

В огромном зале обслуживания он увидел с десяток самых разных вездеходов, все на широких баллонах и с герметичными кабинами. Отца, судя по всему, ждали: их сразу же провели к маленькому «разведчику», что стоял наготове перед массивной овальной дверью шлюзовой камеры. Пока Отец включал двигатель и проверял датчики, Марвин устроился в тесной кабинке и замер от нетерпения. Дверь шлюза скользнула в сторону, пропустила их и вернулась на место; рев мощных воздушных насосов постепенно сошел на нет, давление упало до нуля. Вспыхнуло табло «Вакуум», створки наружных дверей разошлись, и Марвину открылась поверхность, на которую ему еще не доводилось ступать.

Он, конечно, видел ее на фотографиях и сотни раз смотрел по телевизору. Но теперь она расстилалась во весь окоем, горела под неистовым солнцем, которое медленно-медленно ползло по черному-черному небу. Отвернувшись от его слепящего блеска, Марвин поглядел на запад — и увидел звезды. О них он слышал, но поверить в них до конца так и не мог. Он долго не сводил с них глаз, дивясь, что они, такие крохотные, так ярко горят. Они прокалывали небосвод иглами недвижных огоньков, и ему вдруг пришел на память стишок, вычитанный когда-то в одной из отцовских книжек: