Ольга Бузиновская: Тайна Воланда

В 1938 году конструктор был обвинен в подготовке поджога завода №240, на котором строился его самолет. Это также отразилось в романе: ночью в подвале мастера появилась Маргарита и объяснила, что ее мужа срочно вызвали — пожар на заводе! А в предыдущем варианте, написанном до ареста Бартини, мужа просто «вызвали телеграммой». В последней редакции романа, законченной через два года после ареста конструктора, летающей лодки уже нет, а военный самолет, придуманный Римским, назван просто «сверхбыстроходным». Но эпизод с истребителем Булгаков решил оставить: «Тут вдалеке за городом возникла темная точка и стала приближаться с невыносимой быстротой. Два-три мгновения, точка эта сверкнула, начала разрастаться. Явственно послышалось, что всхлипывает и ворчит воздух.

— Эге-ге, — сказал Коровьев, — это, по-видимому, нам хотят намекнуть, что мы излишне задержались здесь. А не разрешите ли мне, мессир, свистнуть еще раз?

— Нет, — ответил Воланд, — не разрешаю. — Он поднял голову, всмотрелся в разрастающуюся с волшебной быстротой точку и добавил: — У него мужественное лицо, он правильно делает свое дело…».

Эти строчки загадочным образом исчезли при подготовке первой публикации: в гранках они были, но в журнале их уже не оказалось.

Бартини также подтверждает свое знакомство с Булгаковым — и делает это весьма своеобразно. Все его проекты имеют однобуквенную маркировку (А-57, С-6, Т-200, М-62 и т. д. Даже ВВА-14 в проектной документации обозначалась как 14М). Но в сравнении с другими советскими авиаконструкторами Роберт Людвигович использовал рекордное количество букв: М, А, С, Т, Е, Р.

Тридцать лет назад родилась интересная идея: если найти закономерность в появлении важнейших изобретений и открытий, можно смоделировать оптимальный вариант развития цивилизации. Эта мысль прозвучала на XIII Международном конгрессе историков науки. «Красный барон» предложил другой путь: искать человека. Вот что писал И.Чутко в газете «Московская правда» (1989, №103): «Бартини предположил, что гораздо проще будет построить для начала не модель развития науки и техники, а модель человека, способного развивать науку и технику. Они, талантливые люди, изменяются гораздо медленнее, чем машины, приборы и сооружения, если вообще меняются. Техника XX века неизмеримо сложнее, не сравнима с техникой XIX века, но Эдисон, Королев, Тесла, — да и Кулибин, да и Ломоносов, — явления одного порядка. И если какой-нибудь еще неведомый старатель-одиночка, впервые постучавшийся в двери ВНИИ государственной патентной экспертизы, „проходит“ по такой обобщенной модели, скажем, по набору соответствующих тестов, — передавать его заявку наиболее квалифицированным экспертам на рассмотрение вне очереди».

Мысль Бартини ясна: в массе людей есть индивиды, представляющие особый интерес — «непонятые гении». Выявлять их следует с помощью специальных тестов. И вот что любопытно: всего через год после московского конгресса историков науки И.Чутко напечатал статью о «невидимом самолете» и о его конструкторе Дунаеве. «Дунаев — это Бартини», — признался Игорь Эммануилович. Может быть, барон вел собственный поиск, и настоящей целью статьи было массовое тестирование читателей?

«Соберите сведения о всей моей жизни. Извлеките из этого урок». Эти слова Бартини написал в своем завещании. К кому он обращается? Какой урок может преподать его биография?

На первый взгляд судьба конструктора служит примером удивительного невезения. В стране строили все, что могло мало-мальски летать. С миллионов плакатов суровая летчица вопрошала прохожих: «Что ты сделал для Воздушного флота?» И при такой нужде в аэропланах Бартини довел до серии лишь одну из своих замечательных машин! Остается предположить, что полсотни проектов были «заготовкой рогов и копыт» — прикрытием настоящей работы.

Один из немногих людей, знавших Бартини еще до войны, вспоминал: «Постройка „Сталь-7“ продвигалась медленно. После ареста главного конструктора нас без конца таскали к следователю: срыв всех сроков — единственная правда из всего, что „вешали“ на Роберта. Что скрывать: в тридцать седьмом году были дни, недели и месяцы даже, когда он необъяснимо охладевал к „семерке“. „Выпрягался“… Одно время пропадал у ракетчиков, потом что-то считал и не подходил к телефону. Куда-то уезжал — всегда неожиданно и надолго. Однажды ночью мне пришлось разыскивать Бартини: его срочно вызывали в главк. Нашел… в обсерватории! В другой раз мы шли пешком через центр, и Роберт еле успевал раскланиваться со знакомыми: „писатель…“, „академик такой-то…“, „художник…“».