Жюль Верн - Идеальный город

И направился к мосту, так элегантно переброшенному одним из наших бывших коллег через железную дорогу Северной компании [5] То есть мост Лемершье. .

Надзиратель отсутствовал. Почему? Может быть, со вчерашнего дня пошлина взимается на новом кольце бульваров? Надо бы узнать. Если надзирателя нет у южного края моста, то наверняка остался славный малый, собирающий милостыню у северного. Он-то всё мне и расскажет.

Я подошел к мосту. Мимо медленно проходил поезд. Машинист сотрясал воздух свистками и с оглушительным шумом выпускал пар из котла.

Возможно, глаза меня обманывали, но мне показалось, что вагоны построены на американский манер: с площадками, позволяющими пассажирам переходить из одного конца состава в другой. Я попытался разглядеть обозначающие компанию буквы, которые наносятся на стенки вагонов. Но вместо литеры «N», означающей север, я увидел «Р» и «F» — Пикардия и Фландрия! Чем вызвана эта замена? Может быть, игрою случая маленькая компания поглотила большую? Может быть, теперь вопреки прежним правилам составы из отапливаемых во время холодов вагонов пускают с середины октября? А вдруг появились купе, оборудованные надлежащим образом? И теперь, как в старые добрые времена, продают обратные билеты из Парижа в Амьен?

Таковы были главные преимущества поглощения Северной компании Пикардийско-Фландрской, прежде всего пришедшие мне в голову. Но стоило ли задумываться над подобными абсолютно непонятными мелочами? Я поспешил к спуску с моста.

Никакого нищего там не оказалось. Не было и следа человека с вывернутыми ступнями и белой бородой, протягивавшего шляпу с частотой пятьдесят движений в минуту.

Всему я бы поверил, дамы и господа, да, всему, но только не исчезновению этого симпатичного попрошайки. Он, казалось, стал неотъемлемой частью моста. Так почему же его нет на обычном месте? Две каменные лестницы, с двумя поворотами, выросли на месте козьих троп, еще вчера уходивших в сады. По ним спускалось и поднималось множество народа. Какую милостыню собрал бы бедняга!

Су, которое я намеревался положить в его шляпу, выпало у меня из рук. Коснувшись земли, монета издала своеобразный металлический звук, словно ударилась о твердую поверхность, а не о мягкий грунт!

Я присмотрелся. Прогулочную площадку наискось пересекала мостовая, выложенная из порфировых кубиков.

Ну и перемены! Значит, этот уголок Амьена уже нельзя будет называть «маленькой Лютецией»? [6] Лютеция — название маленького городка, существовавшего на месте современного Парижа в античные времена. Представьте себе! Стало быть, здесь можно будет прогуливаться в дождливый день и не увязнуть по щиколотку? Значит, не надо будет больше месить глинистую грязь, столь ненавистную жителям Анривиля? [7] Анривиль — южная окраина Амьена, возникшая в XIX в. после сноса городских укреплений.

Да! Я с наслаждением зашагал по муниципальной мостовой, спрашивая себя, дамы и господа, уж не назначил ли вчера министр общественных работ в ходе некой новой революции деятельных чиновников.

Но это еще не всё! Бульвары в тот день полили в надлежащее время — ни раньше ни позже, — в связи с чем в часы наибольшего наплыва гуляющих ни пыль не поднималась, ни вода не разливалась лужицами. Поперечные аллеи, заасфальтированные наподобие дорожек на Елисейских Полях в Париже, казались такими удобными. Возле каждой пары деревьев стояли двойные скамейки со спинками. Причем эти скамейки не были запачканы ни бесцеремонными кормилицами, ни простодушными в своих затеях детишками! А через каждые десять шагов возвышались бронзовые канделябры, укрывавшие изящные фонари в листве лип и каштанов.

«Господи! — воскликнул я про себя. — Если эти красивые аллейки так хорошо теперь освещены, если на месте прежних желтоватых газовых огарков сверкают звезды первой величины, значит, всё хорошо в этом лучшем из миров!»

Народу на бульваре было полным-полно. По мощеной дороге катились великолепные экипажи: одни были запряжены цугом, другими управляли с помощью длинных вожжей. Я с трудом продвигался среди гуляющих. Но, странное дело, все эти чиновники, торговцы, адвокаты, врачи, нотариусы, рантье были мне совершенно незнакомы; никого из них я прежде не встречал на музыкальных вечерах, а попадавшиеся навстречу офицеры принадлежали уже не к семьдесят второму полку, а к триста двадцать четвертому, да и кивера у них были новой модели. Никого не узнал я и среди красивых дам, небрежно расположившихся в креслах из тонких эластичных пластинок.