Максим Макаренков - Рассказы

Этим вечером Вербовщик напился в дым.

Дорога вьется среди полей, ныряет в небольшие рощи, которые становятся все более густыми и тенистыми, а затем пропадает в лесу, исчезая в зеленом море.

На горизонте появляется черная точка. Она приближается и превращается в старый скрипучий фургон, который тащит неказистая пегая лошаденка. Возница дремлет на передке, широкие поля бесформенной шляпы скрывают лицо, видна лишь неопрятная длинная борода, спадающая на грудь.

Латаная рубаха, посеревшая от многочисленных стирок, выгоревшие штаны грубой холстины. Заскорузлая кожа, корявые пальцы с обломанными грязными ногтями.

Тент у фургона такой же залатанный и выгоревший, как одежда его хозяина. Колеса негромко поскрипывают, солнце жарит нещадно, ни ветерка. Крестьянин приподнимает голову, оценивающе смотрит на все еще далекую стену леса. В горле пересохло, но жара такая, что лень даже протянуть руку за флягой. Человек снова роняет голову на грудь и задремывает.

Я собирал вещи. Машинально кинул в сумку смену белья, несессер, брюки, рубашку… Так, что еще? Пошел в ванную, достал из шкафчика флакон лосьона после бритья и пачку лезвий. Сунул в боковой карман объемистой дорожной сумки. Вроде ничего не забыл. О! Гель для бритья! Снова пошел в ванную.

В этот момент меня и накрыло.

Что вытворяет этот чертов крестьянин! Куда это он двинул?!

Что-то было не так, сильно не так. Мартину из Двусолья полагалось торчать посреди поля, заниматься уборкой урожая да поглядывать боязливо, не появился ли на горизонте сборщик податей или графский дружинник, чтобы сообщить радостную новость о том, что всему крестьянскому поголовью мужеска пола приказано явиться во двор графского замка и готовиться к участию в охоте.

То есть переться в лес и быть готовыми поднимать дичь.

А вот плестись на своей убогой тележке не пойми где Мартину было ну никак нельзя.

Тем не менее именно это он сейчас и делал. И вся его нелепая фигура излучала волны тупого упорства. В таком состоянии он не поддавался ни на какие уговоры. Пер бараном. Потому и односельчане старались с ним не связываться. И даже сборщик податей предпочитал говорить с ним относительно вежливо. Пусть тупой, пусть забитый. Но здоровый. Еще зашибет. Да, потом пойдет на каторгу. Но потом.

Ой, как нехорошо получается. Это односельчане могут с Мартином не связываться. А мне каково? Я в отчаянии сел на кровать, рядом с раззявленной сумкой. Достал сигареты, закурил. Выпустил длинную струю дыма и закрыл глаза, пытаясь настроиться на Мартина. Обычно это удавалось легко. Но обычно я и не влезал в него глубоко, достаточно было легких толчков, внушенного во сне ощущения, чтобы донор вел себя спокойно. Крестьянин был спокойным неторопливым существом и оттого самым ценным для меня донором. Я и так уже лишился за последние двадцать пять лет трех доноров. Одного порубили в какой-то идиотской стычке, второго, шахтера-алкоголика из мира с непроизносимым названием, завалило в штольне после падения астероида, третьего, казалось бы самого благополучного, тихого бизнесмена средней руки, подорвали в собственной машине аккурат посреди Невского проспекта.

Каждая потеря била по мне словно тяжелым мешком, полным мокрого песка. Жестокая боль, скручивающая суставы, крах карьеры, после которого приходилось все начинать с нуля… Гибель части тебя не проходит бесследно. Пусть даже эти части и не осознают, что связаны с тобой и друг с другом.

Мартин почти не думал, это было непривычным и не слишком нужным для него занятием. Он боялся встретить на пути графских холуев, разбойников, странствующих инквизиторов, рыцарей Льда, драконов, чудовищ. Всех боялся. Но поворачивать не собирался. Сильнее, чем страх, было желание куда-то добраться. Куда, он и сам точно не знал. Но место это было средоточием всех его нехитрых надежд и мечтаний. Перестать бояться. Стать немножко умнее. Чтобы сборщики не приходили. Стать сытым. Узнать, где сеять лучше. Острые ножницы, бороду стричь. Чтобы жена была, как у кузнеца, ладная и улыбалась. Дети. Трое. Чтобы умные. В город старшего отдать. Учиться. Важным человеком будет.

Очень сильно всего этого Мартину хотелось. И потому запряг он пегую, покидал нехитрый дорожный скарб и запер избу. А ворота запирать почему-то не стал. Не хотел возвращаться. Не было ему обратного пути.

Я упал на кровать. Боги, ну куда понесло эту деревенщину? Но вместе с досадой я чувствовал зависть. Это примитивное существо еще чего-то хотело, на что-то надеялось. У него была возможность изменить свою жизнь, а если и погибнуть, то с надеждой на возрождение, или во что там они верят?