Танит Ли: Дерево Джанфия

Я изо всех сил пытался рассуждать здраво. Пытался запереть дверь в иной мир, усыпить разбуженную мною стихию. Призрак не явился предо мной, но каким-то образом он проник в мою реальность и остался блуждать в ночи. В чем же тут дело? Разумеется, только во мне. У меня не выдержали нервы, и я затеял дурацкий флирт с силами тьмы. Их не существует в природе, зато они есть в каждом из нас. Я вызвал своих собственных демонов. И вот они, вырвавшись на свободу, кишат вокруг.

Оставалась только надежда на кофе, кипу глупых журналов и на крепкий сон до рассвета. Но что это с кипарисом? Луна, скользнувшая над крышей в погоне за мной, поймала в свои серебряные тенета дерево. Странный выступ. Что это, сломанный сук?

Заинтригованный, я решил пройти между кустами и бросить прозаический взгляд. До кипариса было рукой подать, и луна светила ярко. Вокруг виллы сконцентрировалась вся ночь, вся ее сущность, однако, когда я первый раз посмотрел вверх, испытал не страх, а лишь изумление. Я отказался считать это зрелище сверхъестественным. Я огляделся и нашел опрокинутую табуретку, а потом снова задрал голову и удостоверился: это действительно Марта.

Она еле покачивалась, бледное лицо застыло в страшной гримасе. "Крепкую веревку взяла", - подумал я.

И в этот момент я понял: те странные звуки издавала Марта, когда в конвульсиях дергалась на суку.

***

Изабелла была так потрясена, что слегла. Она очень любила Марту и не могла понять, почему бедняжка не поделилась с нею своим горем. Что же толкнуло несчастную девушку на самоубийство? Бросил любовник? И вдобавок она была беременна? Но ведь Изабелла могла помочь. Ребенка и в одиночку вырастить можно, были б деньги. По словам поварихи, Марта последние дни ходила сама не своя и не желала говорить, в чем дело. Не иначе, умом тронулась.

Прости ее, Господи, ибо не ведала, что творила...

Я сидел на веранде другой виллы в окружении чемоданов и ждал, когда приедет машина и отвезет меня в город. Алек с Изабеллой, бледные после болезней, сидели за белым чугунным столиком и смотрели на меня.

- Твоей вины тут нет, - сказал Алек Изабелле. - И нечего себя корить. Остается лишь гадать, почему она так поступила.

Затем он вышел, сославшись на температуру, но обещал попрощаться со мной.

- Ах ты бедняжка, - чуть не плача, сказала Изабелла. - Я тебя пригласила оглохнуть, а тут такое горе!

Я ей не сказал, что в случившемся есть и моя вина. Пробудив тьму, я, сам того не желая, обрек Марту на смерть. Сути этого процесса я не понимал, видел лишь результат, но и этого было достаточно. Не сказал я Изабелле и о том, что дерево джанфия, по-видимому, заболело и его дни сочтены. Гниют листья и цветы, и пахнет уже не сладко, а едко. Это сделали мои вибрации. А может, причина в том, что джанфия попала в фокус моего невезения и сгорела, как спичечная головка в фокусе лупы под солнцем.

Как бы то ни было, через ту лупу я разглядел врага в самом себе. Да, той могучей силой, что медленно убивала меня, тем мучителем из теней был я сам. И, выведя его на чистую воду, я не избавился от него, нет. Напротив, добавил ему сил.

- Ах, Марта, Марта, что же ты наделала, глупышка...

Изабелла заплакала, а я подумал, что это не поможет ни ей, ни Марте.

Вскоре по пыльной дороге прикатил нарядный красно-белый автомобиль и весело засигналил. Улыбчивый водитель, забирая мой багаж, воскликнул:

- До чего же прекрасный денек! Ах, до чего же прекрасный денек!