Жюль Верн - Город будущего

— Да, через несколько месяцев, но я скоро вернусь.

— Удачи вам, — проговорил Югнэн, протягивая руку поднявшемуся с места Кэнсоннасу, — и спасибо за дружеское расположение к Мишелю.

— Если малыш захочет пойти со мной, я тотчас достану ему обещанное письмо, — сказал Кэнсоннас.

— Охотно, — согласился Мишель, — прощайте, дядюшка.

— Прощай, мой мальчик.

— До свидания, месье Югнэн, — сказал пианист.

— До свидания, месье Кэнсоннас, и пусть фортуна вам улыбнется!

— Улыбнется? — повторил музыкант. — Не то слово! Пусть она, глядя на меня, приветственно рассмеется радостным смехом!

В эпоху всеобщей централизации, охватившей все — и духовное и материальное, создание Большого драматического склада стало делом решенным. Нашлись практичные и находчивые люди, получившие в 1903 году разрешение на образование этой важной компании.

Но через двадцать лет она перешла в руки государства и теперь работала под руководством генерального директора, имевшего статус государственного советника.

Полсотни столичных театров получали здесь всякого рода пьесы: одни были написаны уже давно, другие — делались на заказ либо под актера, либо под чей-нибудь замысел.

При этом новом положении вещей цензура скончалась естественной смертью, а ее непременный символ — ножницы ржавели в ящиках столов. Впрочем, от частого употребления они давно затупились, но правительство все же решило не тратиться на точильщика.

Директора парижских и провинциальных театров были государственными служащими, им платили жалованье и пенсию, а по мере выслуги лет продвигали по службе и награждали.

Актеры, хоть и не числились на государственной службе, оплачивались из бюджета. Былые предрассудки по отношению к ним мало-помалу исчезали. Их ремесло стало считаться весьма почтенной профессией. Теперь их приглашали играть в спектаклях, ставившихся в великосветских салонах, где каждому участнику, даже из числа завсегдатаев, отводилась собственная роль. В конце концов их начали принимать за своих. Случалось, что знатные дамы, подавая реплику великой актрисе, произносили следующий текст:

«Вы намного лучше меня, сударыня, целомудрие так и светится на вашем челе. А я — только жалкая куртизанка…»

Раздавались и прочие любезности в подобном духе.

А некий разбогатевший актер «Комеди Франсез» даже приглашал к себе отпрысков богатых семейств, дабы разыгрывать пьесы фривольного содержания.

Все это не могло не возвысить в глазах публики профессию актера.

Создание Большого драматического склада привело к исчезновению шумливого общества драматургов. Служащие компании ежемесячно получали весьма недурное жалованье, а вся выручка от спектаклей шла в карман государства. Таким образом стало осуществляться полное руководство искусством. Если Драматический склад и не создавал шедевров, то, по крайней мере, развлекал нетребовательную публику незатейливыми пьесками. Старых авторов больше не играли. Иногда, в порядке исключения, в «Пале-Руаяль» ставили Мольера, дополненного куплетами и шуточками господ артистов. Что же касается Гюго, Дюма, Понсара, [171] Понсар Франсуа (1814–1867) — драматург, друг П. Ж. Этцеля. Ожье, [172] Ожье Эмиль (1820–1889) — модный в те годы драматург. В частности, он написал пьесу «Габриель», упоминаемую ниже. Скриба, [173] Скриб Эжен (1791–1861) — автор комедий, в том числе исторических (которые сводились обычно к анекдотическому сюжету), оперных и опереточных либретто. Сарду, [174] Сарду Викторьен (1831–1908) — драматург; в числе его произведений — драма «Тоска», на сюжет которой была впоследствии написана знаменитая опера Дж. Пуччини. Барьера, [175] Барьер Теодор (1823–1877) — плодовитый автор водевилей; в числе его пьес и упоминавшаяся раньше «Калино». Мёриса, [176] Мёрис Поль (1820–1905) — литератор и драматург, близкий к Виктору Гюго. Вакри, [177] Вакри Огюст (1819–1895) — литератор и драматург, родственник Гюго. то их вообще исключили из репертуара. Когда-то они злоупотребили своим талантом, чтобы увлечь за собой век. Но ведь в благоустроенном государстве времени положено идти размеренно, а не нестись вскачь; к тому же в подобной упряжке лошади явно обладали легкими и ногами оленей, что весьма небезопасно.

Отныне во всем царил большой порядок, как и положено в цивилизованном обществе. Служащие драматурги жили неплохо и не слишком утруждали себя. Куда подевалась вся эта богема — поэты, нищие гении, вечно восстававшие против заведенного порядка вещей? Да и можно ли жаловаться на организацию, уничтожавшую человеческую личность, зато предоставлявшую публике ту литературу, которая соответствовала ее потребностям?