Жюль Верн - Город будущего

— К ней еще вернутся, — проговорил Жак, — в один прекрасный день возникнут непредвиденные осложнения…

— Не думаю, мой храбрый друг, ибо все эти воинственные идеи, равно как и понятия чести, уходят в прошлое. Прежде во Франции люди боялись прослыть смешными, а теперь сам знаешь, во что превратился кодекс чести. На дуэлях больше не дерутся, поединки давно вышли из моды, все судятся или полюбовно договариваются. И уж если человек не отстаивает в поединке свою честь, то с какой стати ему рисковать жизнью ради политики? Если никто больше не берется за шпагу, с чего бы это правительствам вытаскивать ее из ножен? Никогда не бывало такого множества сражений, как в эпоху дуэлей. Но дуэлянты перевелись, а значит, и солдаты тоже.

— О! Их время еще вернется, — проговорил Жак.

— А какой в них прок, если торговые связи все больше сплачивают народы! Разве русские, англичане, американцы не вкладывают свои рубли, банкноты и доллары в наши коммерческие предприятия? Разве деньги — не враг свинцу, а кипа хлопка не вытеснила пулю? [47] Во французском языке игра слов: «кипа» и «пуля» звучат одинаково — «balle». Ну, подумай сам, Жак! Разве англичане, воспользовавшись правом, в котором отказывают нам, не превращаются во Франции в крупных земельных собственников? Они владеют обширными территориями, почти целыми департаментами, и отнюдь не завоеванными, а купленными за деньги, что гораздо надежнее! Мы как-то упустили это из виду и никак им не препятствовали. В конце концов, эти люди захватят всю нашу землю, взяв тем самым реванш за покорение Англии Вильгельмом Завоевателем.

— Мой дорогой Кэнсоннас, — откликнулся Жак, — запоминай хорошенько, а вы, молодой человек, послушайте: сейчас я изложу вам символ веры нашего века. Когда-то во времена Монтеня, [48] Монтень Мишель де (1533–1592) — выдающийся французский философ, прославившийся прежде всего своими «Опытами» (1580). а может, и Рабле, [49] Рабле Франсуа (ок. 1494–1553) — великий французский писатель, создатель романа «Гаргантюа и Пантагрюэль» (изд. 1532–1564), наиболее значительного памятника французской литературы эпохи Возрождения. говаривали: «А что знаю я?» В девятнадцатом веке заговорили иначе: «А мне какое дело!» Сегодня же говорят: «А что я с этого буду иметь?» Так вот, как только война будет способна принести такую же выгоду, как и промышленная сделка, она немедленно разразится.

— Можно подумать, что война когда-нибудь приносила какую-либо выгоду, особенно Франции!

— Потому что сражались не ради денег, а ради чести, — отозвался Жак.

— А ты полагаешь, что может существовать армия неустрашимых негоциантов?

— Не сомневаюсь. Возьми, к примеру, американцев и их чудовищную войну тысяча восемьсот шестьдесят третьего года. [50] Речь идет о Гражданской войне в США 1861–1865 годов.

— Но, дорогой мой, армия, вынужденная сражаться только ради денег, — это уже не армия, а сборище мародеров!

— И все-таки она способна проявлять чудеса храбрости, — вставил Жак.

— Да, грабительские чудеса, — парировал Мишель.

И все трое рассмеялись.

— Итак, — продолжал пианист, — подведем итоги. Ты, Мишель, — поэт, ты, Жак, — солдат, а я, Кэнсоннас, — музыкант, и это в то время, когда больше нет ни музыки, ни поэзии, ни армии! Да мы просто сборище глупцов! Но тем не менее наш обед удался и был крайне содержательным, особенно по части разговора. Теперь давайте перейдем к другим занятиям.

Стол был убран, задвинут обратно, и пианино вновь заняло свое почетное место.

— Наконец-то мы перейдем к музыке! — воскликнул Мишель.

— Только не надо современной, — сказал Жак, — эта музыка слишком сложна…

— Для понимания — да, для сочинения — нет, — ответил Кэнсоннас.

— Отчего же? — спросил Мишель.

— Объясняю, — продолжил Кэнсоннас, — готов подтвердить мои слова сногсшибательным примером. Мишель, возьми на себя труд открыть пианино.

Молодой человек повиновался.

— Хорошо. Теперь садись на клавиши.

— Что? Ты хочешь…

— Садись, говорю тебе.

Мишель опустился на клавиши. Инструмент издал душераздирающие звуки.

— Знаешь ли ты, что ты сейчас делаешь? — спросил пианист.

— Понятия не имею.

— Сам того не ведая, ты создаешь современную музыку.

— Истинная правда! — подтвердил Жак.

— Это называется современным аккордом! Самое страшное, что нынешние досужие теоретики пытаются дать ему научное обоснование! Прежде лишь некоторым звукам дозволено было соединяться друг с другом. Но с тех самых пор, как их примирили, они больше не ссорятся между собой! Они слишком хорошо воспитаны!