Джефф Райман - Детский сад

— Паль-ма! — звонко пропел Берри и тоненько кашлянул, взбираясь ему на спину. Милена с Принцессой, держась за руки, шли по травке. Пальма бежал рядом на четвереньках, часто дыша и высунув язык изо рта, ощеренного по-собачьи. Он явно блаженствовал.

О, какой это был славный день! И деревья, и небо с облаками. В одном из уголков парка, в отдалении, скрытно шевелились и передвигались кусты. Жужелицы, трое или четверо. Они следовали за Миленой молча, даже несколько чопорно, держась на почтительном расстоянии. Милене они докучали и были уже скорее не в радость, а в тягость. Она предполагала, что раковые опухоли внутри нее они видят как некие островки золотистого света. Рак пел им о жизни даже тогда, когда на самом деле убивал Милену.

Но сегодня все было так красиво и здорово, что она даже нашла в себе силы и желание улыбнуться им и помахать рукой. Те тотчас же заулыбались и замахали в ответ, отчего на какое-то время приняли вполне человеческий облик: белозубые улыбки на лиловых лицах, радость от встречи с другом в этот погожий день. В одном из них Милена узнала все того же Короля. Ему она отдельно улыбнулась и махнула рукой.

Первоначально выхода Милена не планировала. Она хотела собрать друзей непосредственно в ее больничных апартаментах Кораллового рифа. Там было вполне уютно и тепло. И кухня отдельная, и спальня, и подобие гостиной, и даже балкончик с видом на реку. На нем все какое-то время и теснились, и уже потом решили, что снаружи так тепло и идти недалеко, так что Милена особо и не утомится и не продрогнет. «Как они, наверное, устали от всех этих моих постоянных болячек», — догадывалась Милена.

Питерпол, предупредительно вскочив, помог ей сесть, причем делал это с такой подчеркнутой обходительностью, что Милена с трудом сдерживала улыбку. Отношения у них немного разладились — и то ненадолго — лишь тогда, когда она деликатно отказалась от его услуг в «Комедии». Все-таки Данте не был «человеком из народа». Прежде чем сообщить о своем решении Питерполу — она решила сделать это за обедом в «Зоосаде», — Милена несколько недель мучилась, ночей не спала. Питерпола она заменила Джейсоном, желчного вида Аптекарем, который участвовал в их версии «Фальстафа». Слушая ее пространное объяснение, Питерпол не проронил за обедом ни слова. Лишь потом она узнала, что ему хотелось ответить ей траурной музыкой из «Пера Гюнта», но от растерянности он не сумел вместить в мелодию слова. И он тогда не рассердился, а был просто очень, очень разочарован. А может, даже и испытывал некоторое облегчение.

«Так что “Комедию” мы все проиграли. Питерпол в ней не спел. Майк ходит беременный, так что Пузырем заправляет теперь кто-то другой. А я умираю. И кто-то другой, а не Милена Шибуш, ежевечерне заполняет небо фантастическими образами. И не чувствуется во всем этом дыхания живого спектакля. Все идет в записи. Причем только первые две книги: у нас хватило времени сделать лишь первые две книги. А первые две книги — это еще далеко не “Комедия”: они заканчиваются лишь “Чистилищем”. Да еще и, — тут Милена улыбнулась, — многие, кто смотрел, говорят, что видеть все это без перерыва каждый вечер — сущий ад».

Устроившись поудобнее, Милена взяла за руку сидящего рядом Майка. Было так приятно просто сидеть и ощущать на лице солнце. Родопсиновую кожу от этого чуть покалывало. Чувствовалось, как желтизной отливают бамбуковые ручки складного стула; и теплое зеленое отражение травы, и оранжевое, неожиданно резкое вкрапление спортплощадки. «Мы можем почти видеть своей кожей, — подумала она, не открывая глаз. — Я, можно сказать, руками чувствую, как плывут облака в вышине».

Стало слышно, как запел маленький Берри. Причем песня была далеко не бессмысленной. Голосок как у херувима, немного не от мира сего. Голос ребенка, выводящий сложную и красивую мелодию — совершенно без фальши, с выверенной интонацией. Причем детски слащавой невинности в нем не чувствовалось. Это был лишающий спокойствия голос сложившегося человеческого существа. Вместе с тем песня была не совсем обычной, странноватой, — как будто бы об этом самом дне, о деревьях, о тугом стуке теннисных мячей о струны ракеток, о солнечном свете. И еще было в ней что-то настороженное, какое-то смутное желание защитить. Казалось бы, что собиралась защищать такая кроха? Возможно, маленький Берри знал, что Певуны — не такие, как все. Но ведь к ним уже все относятся нормально; ну, почти нормально. И тут Берри петь перестал. Открыв глаза, Милена увидела, что малыш сейчас смотрит на нее; смотрит прямо в лицо — цепко, не отрывая глаз.