Андрей Ливадный - Форма жизни

Мари-Беат слишком отчетливо понимала, что не справилась и с сотой долей возложенного на нее поручения. Максимум, что она смогла, — это получить свою порцию изменений, а затем и вовсе сгинуть на полных опасностей просторах Нового Селена.

Ее бегство из оазиса Гоума объяснялось просто — она была смертельно испугана, когда поняла, что поразившие Даккара микромашины готовы вот-вот выбросить наружу споры своей кибернетической жизни.

Страх, присущий существу неопытному, впервые шагнувшему в полный злоключений и опасностей жестокий мир, где разные формы жизни боролись за выживание, не оставил ей ни единого шанса выполнить поручение Машины.

Неизвестно, были ли у Машины после нее иные эмиссары, призванные исправить существующее положение вещей, но реальность дня сегодняшнего, вполне доступная пониманию Мари, холодно и ясно свидетельствовала о конечном итоге всех усилий: Луна, или Новый Селен, потеряла свою воздушную оболочку, превратившись в мертвый спутник Земли — Владыки Ночи.

Земля же продолжала жить. Миллионы лет дальнейшей эволюции прошли над ней неуловимым дыханием времени, люди рождались и умирали, они верили в бога и бессмертие души, но лишь немногие могли вспомнить самих себя...

Мысленно сравнивая население Земли с количеством Селенитов и Измененных, влачивших в ту пору безрадостное существование на просторах Нового Селена, она понимала, что едва ли один из тысячи современных землян хранит в своем подсознании память о том неимоверно далеком прошлом. Остальные души рождены на Земле, они так же исправно, как сущности Селенитов, переносятся древней виртуальной оболочкой из тела в тело, бережно укладываясь в подсознание младенца, чтобы пролежать там до самой смерти невостребованным грузом копящихся воспоминаний.

Она, зачатая в агрегате биологической реконструкции, тоже успела сформировать свое «я» и так же, как другие мыслящие существа, автоматически получила это право: рождаясь и умирая, становилась кем-то, кого еще предстояло вспомнить и не сойти от этого с ума. А сейчас она воспринимала себя как Мари-Беат — молодую женщину с неизмеримо старой памятью...

— Это все, что я помню... — тихо произнесла девушка.

Как неожиданно, ошеломляюще все вставало на свои места, обретая фактическую основу.

Френк-Гоум, нервно повизгивая приводами искусственного тела, мерил шагами замусоренный пол бетонной коробки.

— Я начинаю все понимать, — монотонно твердил он, но безликость синтезированного машинного голоса не отражала и сотой доли его истинного состояния. — Буквально все, за исключением нескольких неясностей...

— Поделись, — буркнул Онжилай, которого одолевали собственные мысли, сомнения и догадки.

— Я всегда отличался крайней степенью атеизма и отрицал наличие бога, — остановившись, ответил ему Френк. — События последних месяцев в чем-то переубедили меня, а в чем-то укрепили на прежних позициях, потому... — он запнулся, подбирая правильную формулировку, — потому что истина кроется где-то между атеизмом и слепой верой! Не так давно я был убежден, что материализм — наиболее твердая точка опоры для сознания. Но меня всегда мучил вопрос: почему на протяжении миллионов лет люди верят в существование высших сил? Я пытался выяснить, что такое вера... — продолжил он свою мысль. — Косность ума, прямолинейность психики, зависимость от своих страхов? У нас потребность во что-то или в кого-то верить или это проявление иного процесса? Почему миллионы людей продолжают верить даже после того, как первый летательный аппарат поднялся выше облачного покрова? Теперь я знаю — под всеми вымыслами скрывалось зерно истины, отголосок далеких событий, память о которых так или иначе присутствует в нашем подсознании...

— Это философия, — перебил его Дибров. — Меня волнует более узкий вопрос: как объяснить произошедшее с нами? Почему мы оказались способны преодолеть информационный порог и вспомнить, кем мы были?

— Во всем виноват случай, последствия которого были сознательно усугублены мной, — сознался Френк.

— Объясни. — Дибров уже не мог переживать и удивляться в той мере, как это было несколько часов назад. Острота ощущений понемногу притупилась, но в сознании оставались десятки, если не сотни вопросов, требовавших ответа.

Андрей присел рядом с Мари. Вымотанная своим откровением, она не обращала внимания на разгорающийся спор, ее знобило. Накинув ей на плечи подсохшую куртку, которую снял с себя Френк, Дибров жестом попросил у Онжилая сигарету, прикурил ее и протянул Мари-Беат. Она благодарно кивнула, зябко кутаясь в жесткую, пахнущую сыростью робу.