Н Ляшко - Пятая камера

- Конечно. Только доктор говорит, что ухо твое прозтрелено.

- Дохтур? - возмущается Кривой. - Да что они, вроде бога пли как? Сколько годов прошло, как тут узнать?

Это как же? Ножом откромсаете вы себе палец, а он будет говорить: не-ет, это топором сделано? Не верьте вы, ваше благородие.

- Как же не верить?

- А так. Я вам скажу. Я все знаю. Заболел раз сын у мине. Дохтур наш, Лексей Петрович, поглядел и отрезал: ну, Яков, крыш ему. Баба выть. Ну, а я, хоть и темный, думаю: нет, погоди. Беру сына да до бабки. И что ж вы думаете? И по ею пору живой. Вот, вить, а вы-дохтур.

Оно, слов нет, образованность ихняя капиталы зашибает им, а только это что ж? Выходит, он лучше мине знает, как и что я сделал?

Кривой глядит на мелькающие под руками следователя страницы "дела" и думает: "А ловко я ему загнул, я могу, даром, что мужик. Ты на испуг Якова не бери".

- Вот видишь, -говорит следователь, -темно в твоем деле. Делай, как хочешь, но я советую сознаться.

- Да, вить самый я безвинный. Темный, что и говорить, всякий обидит миня. Ослобоните, ваше благородие. Старый я.

Кривой глядит на следователя и подмигивает ему:

- Право. Медку бочоночек привезу вам, за-миллион верст, можно говорить, коней обойду, вот истинный бог.

- Да пойми ты: тебя люди видели с лошадьми.

- Удивительно мине!

- Чему тут удивляться? Слушай...

Следователь шуршит страницами и пересказывает "дело": он, Кривой, отравил собак и вывел четырех лошадей; на опушке его увидели охотники и погнались за ним;

у озера он броеил трех лошадей, на четвертой поскакал дальше, был ранен в ногу, упал с лошади и спрятался в хворост.

- Вот. Да и вообще промышлял ты лошадками.

- Да кому вы верите? А что покойник батюшка, дай им бог царство небесное, промышляли, так я тут не причина. Нет их в живых, они сами перед господом ответ будут держать. А на озеро охотиться я шел, слабость это моя.

- Ты ехал, а не шел. И ружья при тебе не было.

- Кинул. Я вить пужливый. Слышу-кричат, палят, затрясся-и давай бог ноги. Так, поди, и пропало ружье:

в пенек я его куда-то, в трухловину пихнул. Самый я безвинный! Ослобоните, вот как отблагодарю, право...

И Кривой опять подмигивает следователю:

- Вот истинный бог, я не постою, ничего не пожалею.

Следователь сердито спрашивает:

- Не хочешь сознаться?

- Правду говорю, как перед богом... вить, ваше благородие...

Кривой порывается упасть на колени. Следователь кричит, конвойный берет Кривого за локти и толкает в переднюю:

- Будет, будет тебе....

VIII

- Ну, что, помогла молитва?

Обрубок тоскливо машет рукой.

- Вот видишь, - соболезнует Узколоб. - Говорил я, возьми молитву у Кузьки и у надзирателя. Одна мимо, другая, гляди, зацепила бы.

- Значит, молитва надзирателя может помогать? - подбегает Кузька. -Пьет он нашу кровь, собакой стоит над нами, а молитва его может помогать?

- Я... да ты стой, я говорю, надо бы на случай взять...

- На случай! Тоже арестанты! Вы настоящих арестантов и не видали. И ты гляди у меня! - грозит Кузька Обрубку. -Не вертись. Какую молитву брал у меня?

- Известно, чего уж.

- Нет, ты стой. Ты говори. За ускорение дела брал?

Ага! Следователь дело закончил? А ты что, за семь фунтов сахару хотел выйти на волю? Я тебя насквозь вижу: не помогла, мол, молитва, платить не станут

- Заплачу, подавись!

- У меня глотка большая, а ты не заплати только...

- Трясусь весь.

- Трясись! Ну, трясись! -зеленеет Кузька и бьет Обрубка по уху. Трясись! Думаешь, карцера боюсь?

На, подхватывай!

Обрубок кидается на Кузьку. Арестанты спинами заслоняют волчок. Обрубок хочет схватить Кузьку, а тот извивается и наносит ему удар за ударом. Дверь вздрагивает, и все отбегают от нее:

Надзиратель распахивает дверь и вызывает Обрубка:

- Собирайся до суда на волю.

Избитый Обрубок хватает вещи, кричит:

- Кузька, до поверки передачу принесу! - и в пояс всем кланяется. Прощайте, братцы. Спасибо, Кузька!

- Повесься на своем спасибо!

- Не серчай, я живым духом.

Многие глядят на Кузьку и шепчутся:

- Вот ведь как, а?

- Смеялись, а молитва помогла...

Кузька притворяется злым и торжествующе думает:

"Ага, теперь я вас, чертей серых, постригу".

IX

Клочкова и Узколоба повели на суд, и камера нетерпеливо ждет их. У стены то и дело становится" кто-нибудь на колени, на его плечи подсаживают другого, и тот глядит через мутное окно на дорогу:

- Не-эт, не видно еще.

- Узнать бы, алой ли суд?

Под вечер в глубине коридора раздается:

- Ведут!