Жюль Верн - «Если», 1997 № 11

Владимир Кувиновиз Москвы предложил два оригинальных варианта. Первая версия: «лентили НИКОГДА НЕ ДУМАЮТ, потому что все всегда ЗНАЮТ». Ко всему еще лентили страдают чем-то вроде комплекса неполноценности (или превосходства — у Кувинова на разных страницах говорится и о том, и о другом). Поэтому людям надо перестать думать, а для этого необходимо разделить «долговременную и кратковременную память».

Вторая версия оказалась совершенно неожиданной для жюри конкурса. В. Кувинов отталкивается от игры слов: lentil по-английски — чечевица. «Речь идет о полях, засеянных священной для наших гостей культурой — чечевицей. Когда они узнали, что мы способны употреблять в пищу ее плоды, это был настоящий шок. К счастью, профессору Ришке удалось убедить капитанов кораблей чечевичников дать землянам время исправить трагическую ошибку…» В итоге все посадки чечевицы президент Тридден собирается «преподнести в дар нашим уважаемым гостям». Что ж, такое решение вопроса можно считать более или менее приемлемым.

Финалист предыдущего этапа Константин Белоручевиз Москвы — один из немногих участников конкурса, кто усомнился в благотворности контакта с лентили на таких условиях. В первой версии он полагает, что люди «обладают даром СОСТРАДАНИЯ или, говоря иначе, чувством ЖАЛОСТИ к другому». Далее К. Белоручев сравнивает особенности человеческой психики и психику лентили, которые «не злы, но неспособны на бескорыстный поступок». В итоге выясняется, что призыв Триддена отказаться из жалости к лентили от особого Дара звучит несколько иначе — отказаться нужно не «из», а «от». Это сформулировано так: «отказ от ЖАЛОСТИ будет осуществляться из чувства ЖАЛОСТИ к лентили». Этот элегантный ход тем не менее не устраивает К. Белоручева. Да, люди многое приобретут, даже избавятся от чувства собственной неполноценности. «Но останутся ли после этого людьми?» — вот в чем вопрос. Он звучит рефреном и в остальных версиях конкурсанта. Так, например, речь идет о Даре НЕПРЕДСКАЗУЕМОСТИ. «Лентили, добрые, общительные, мягкие и мудрые зануды», могут испытать шок, столкнувшись с «иррациональным поведением землян». Разумеется, можно изолировать (опять!) все неблагонадежные элементы, но и этот вариант не устраивает К. Белоручева. Стоит ли игра свеч, не потеряем ли мы больше, чем приобретем — сомнения перевешивают надежды.

Игорь Смирновиз Уфы порадовал нас обстоятельностью и глубиной анализа последствий контакта с лентили и оценил этическую противоречивость исходных условий. Мы публикуем выдержки из его письма.

«В связи с прибытием лентили произошел потрясающий интеллектуальный кризис: стали вдруг ненужными все исследования, резко обесценились знания всех ученых, инженеров, технологов. Эффект был подобен тому, как будто мчащийся на скорости автомобиль врезался в каменную стену. Знания всех — от академиков до первоклассников — стали иметь равную ценность, близкую к нулю, — от этого могли прийти в восторг разве что первоклассники.

Для лентили все наши достижения — «простенькие детские поделки». Значит, журнал «Приборы и техника эксперимента» по научной ценности сравнялся с «Веселыми картинками», «Гамлет» по художественным и нравственным критериям стало трудно отличить от «Сказки о глупом мышонке», система Станиславского теперь годилась разве что для проведения утренников в детском саду.

В психологическом плане это привело к резкому угнетению у людей таких основных рефлексов, как рефлекс цели и рефлекс свободы.

Согласно данным психологии, доведение своей задачи до конца как проявление рефлекса цели является источником сильнейшего удовольствия, а все, что этому мешает, препятствует действию рефлекса свободы. Это легко понять тем, кому приходилось играть в шахматы, имея за спиной двух-трех подсказчиков. А тут, представляете, целая цивилизация умников дышит в затылок и держит язык наготове: ходи Кg2.

«Изобретательные умы живут совсем иначе, чем деятельные: им надобно иметь время на бесцельную, неправильную деятельность, на то, чтобы делать попытки, пробовать новые пути, они ощупывают больше, чем ходят по известной дороге…» (Ф. Ницше, «Утренняя заря»). Свои ошибки бывают милей чужого ума.

Значит, остается слепое восприятие спущенных сверху непостижимых истин; тут преимущество получает известный тип школьных зубрил или, по тексту, — все стали «скромными и прилежными учениками». А «немногие скептические голоса», скорее всего, принадлежали интеллектуальной и творческой элите — но когда она была многочисленна?