Рэй Брэдбери - «Если», 1997 № 09

Нетрудно экстраполировать сказанное и на массу, состоящую из двух людей, независимо от того, какие конкретно отношения их объединяют (по Фрейду, все они «либидиозны»). Конечно, нельзя примитивно сводить дело к полному поглощению одного эго другим — существует степень потери себя, ничтожная при равноправном общении и увеличивающаяся при реальном или мнимом превосходстве одного над другим.

Тогда адаптивное значение ненависти и конфликта — дать человеку возможность вновь обрести себя, восстановить свою индивидуальность. Следовательно, ненависть развивается и конфликт возникает лишь тогда, когда одна личность достаточно сильно ущемлена другой.

А почему, собственно, индивидуальность вообще надо восстанавливать? Жил бы и жил себе ущемленным. Ведь иногда это так удобно… Да и вообще, не слишком ли умозрительны и легковесны слова об обретении себя? Попахивает проповедью. Скрывается ли за ними нечто материальное, физиологическое?

Как ни странно, да. Опять же призовем на помощь биологию. Есть понятие гомеостазиса: так именуют динамическое равновесие физиологических процессов в организме, обуславливающее относительное постоянство его внутренней среды. Поскольку человек — существо разумное, в понятие гомеостазиса нужно включить и психическую компоненту. Воздействие чуждого биополя нарушает именно ее — значит, должны существовать механизмы ее восстановления.

А чем вообще поддерживается гомеостазис живого организма? Регуляторными механизмами. В результате их совокупной работы организм толерантен к среде — проще говоря, вынослив. Но тогда что же такое ненависть, если не механизм психологической толерантности к чуждым биополям? Конфликт же — способ восстановления психической компоненты гомеостазиса данного человека.

Добавим: необязательно ненависть должна иметь «антивождистскую» направленность, но потеря себя — явно или скрыто — предшествует ей всегда. Если вернуться к примеру с Франклином и Бомарше: успех первого обеспечили неприемлемые для него качества второго, и в какой-то степени это подрывало самые основы франклинского мировоззрения, то есть ущемляло его личность.

К слову замечу, бывают и парадоксальные будто бы случаи: отнюдь не подчиненный ненавидит «вождя», а «вождь» подчиненного. Здесь ненависть — выработка толерантности к слишком сильному обожанию, несносному для натур с определенным темпераментом.

Возможно, многим покажется неприятной биологизация того, что принято считать сокровенными тайниками души. Но правомерно ли отделять душу от материального ее носителя — тела? И разве не плодотворен такой подход — искать решение проблемы на стыке наук?

«И в навязчивом сне Снарк является мне

Сумасшедшими, злыми ночами,

И его я крошу, и за горло душу,

И к столу подаю с овощами.

Но я знаю, что если я вдруг набреду

Вместо Снарка на Буджума — худо!

Я без слуху и духу тогда пропаду

И в природе встречаться не буду».

Простую до гениальности идею космического лифта — соединить шнуром точку на экваторе Земли с висящим над ней на высоте 36000 км синхронным спутником — выдвинул ленинградский инженер Ю. Арцуганов еще в 1960-м; ее-то и положил в основу своего романа «Фонтаны рая» всемирно известный писатель-фантаст. Поскольку ни один из существующих материалов не смог бы выдержать собственного веса при такой длине шнура, его герои соорудили суперлифт из углеродной нити, представляющей собой совершенно фантастический «псевдоодномерный алмазный кристалл».

Как недавно выяснилось, изобретательный Кларк был весьма недалек от истины! Борис Якобсон и его помощники из Университета Северной Каролины методом компьютерного моделирования показали, что трубчатые углеродные наноструктуры из знаменитого семейства фуллеренов выдерживают механическое напряжение до 200 гигапаскалей, что равносильно подвешиванию 20-тонного груза на нити диаметром 1 мм; да притом еще наношнурок можно как угодно скручивать, сгибать и растягивать аж на 40 %! Ну а давно подсчитанное «магическое число» для космического лифта составляет всего лишь 60–70 гигапаскалей…