Кир Булычёв - «Если», 1998 № 04

Процессия подъехала ближе. Тесей пропустил колесницу с агентами и вторую — с представителями прессы. Третья колесница была отдана юным болельщикам из местной средней школы. Эту он пропустил тоже. Но вот надвигается и четвертая, а на ней Минотавр, огромный, сине-багровый и, как обычно, испятнанный пеной, весь из себя улыбчивый, словно мир принадлежит ему и никому другому, приветственно помахивающий передним копытом. Человекобык счастлив! Тесей почти упрекал себя за то, что должен сейчас сделать. Почти — и все-таки не совсем. Он приник к перекрестью. Когда колесница подошла еще ближе, тщательно прицелился — и тут понял, что занятая им позиция не так хороша, как хотелось бы. Из соседнего окна стрелять было бы удобнее.

Подхватив свои молнии, он сделал два шага по поскрипывающему полу. Оставался еще шаг, и вдруг с пронзительным треском пол ушел из-под ног. Слишком поздно Тесей понял, что ухитрился ступить на незакрепленный участок. Он попытался дать задний ход, но поздно. И провалился.

Он падал сквозь прозрачные изобразительные ткани, из которых сооружен лабиринт. Стремительно миновал область колоссов, серых по цвету, цилиндрических по форме, расположившихся со своими кровными родственниками на мрачном фоне кошмаров. Затем проскочил через скопление наносекунд и типичных сомнений, потом через скопище странно очерченных пренебрежений и наконец через склад, полный преувеличений и преуменьшений.

Ни одну из этих тканей не удавалось хорошенько рассмотреть. Можно было только ломать голову над вопросом, как это Дедал сумел совладать со столь ненадежными материалами.

Затем в действие вступила механика лабиринта, и Тесей очутился на обычной классической городской улице. Она дрожала и колыхалась под влиянием риторических отражений, а вдали возникал автор, фигура невероятной красоты и интеллектуальной мощи. И не просто возникал, а пытался, невзирая на множество персональных проблем, вновь собрать в единое целое рассыпавшийся сюжет, как незабвенного Шалтая-Болтая.

Как Вы начинали свою фантастическую карьеру?

Всерьез я увлекся фантастикой в четырнадцать лет. На меня тогда произвели огромное впечатление рассказы Генри Каттнера. Поразительно, как много он ухитрялся сказать в каждой небольшой вещице! Разумеется, я всерьез не предполагал заниматься фантастикой, но меня просто захлестнул поток идей, которые требовали своей реализации. Сейчас я уже могу сказать, что в каком-то смысле не всегда знаю, что именно пишу. Но во время работы возникает ощущение, что вот это — сработает, а это — вряд ли… Возможно, это просто творческая интуиция, но она меня, кажется, не подводила. Больше всего я люблю работать в жанре рассказа, но с каждым годом спрос на малую форму падает, и мне пришлось заняться романами. Но свой стиль, как мне кажется, я сохранил.

Судя по таким Вашим произведениям, как «Хождение Джоэниса», у Вас было весьма своеобразное представление о нашей стране. Изменилось ли оно после Вашего посещения России осенью прошлого года? (А. Савенко, Харьков)

Сразу признаюсь, что мое представление о России в то время было весьма фантастическим. Я совершенно не думал о реальной России. Возможно, в это время и ваши авторы так же легко придумывали «свою Америку». Конечно, сейчас я увидел настоящую Россию, и она никакого отношения не имеет к той выдуманной гротескной стране. А тогда я писал «Джоэниса» в весьма шутливой, несерьезной манере, фантазировал, словно в каком-то опьянении, совершенно бесконтрольно.

Есть люди, которые считают фантастику литературой второго сорта. Как Вы относитесь к такой точке зрения?

Это очень трудный вопрос. Я никогда не надувал щеки и относился к своей работе просто как к рассказыванию историй. Правда, я считал себя при этом и сюрреалистом. Но никогда не пытался представить фантастику в виде «Большой Литературы». Для меня это слишком серьезная концепция, я никогда ее к себе не примерял. Да и не дело писателя думать, «большой» он или «маленький». Его дело — писать. Что касается ненавистников фантастики, так это просто близорукие люди, находящиеся в плену очередного стереотипа. А стереотипы всегда неверны.