Кир Булычёв - «Если», 1998 № 04

Когда люди прознали, что Дедал решил отказаться в лабиринте от причинности, они пришли в ужас. Обычно мастеру-строителю в таких вопросах дозволялось поступать по собственному разумению, но это уж, право, нельзя было принять без комментариев. Было созвано специальное заседание Комитета мэров лабиринта, и Дедала пригласили для разъяснений: зачем ему понадобился столь беспрецедентный шаг?

— Джентльмены, — произнес Дедал, — взглянем в лицо фактам. Мы задумали наш лабиринт как объект чисто развлекательный, не омраченный ни малейшей примесью моральных устоев и не признающий никаких социальных компенсаций любого толка.

— Совершенно верно, — пробурчали себе под нос члены комитета, доктринеры и эстеты несгибаемого типа, как, впрочем, большинство всех мэров.

— И тем не менее, несмотря на все наши усилия, от моего внимания не ускользнуло, что отдельные части лабиринта заразились поисками смысла и тем самым пятнают кристалльную бесцельность нашего творения прилипчивыми грибками толкований. Вот почему, джентльмены, я счел целесообразным отменить в лабиринте принцип причинности.

— Не вижу связи, — высказался один из членов комитета.

— Мне думалось, что связь очевидна. Моральные категории липнут к тем или иным объектам при посредстве причинности. Цель морали — установить стандарты, исходя из которых люди либо следуют неким предопределенным правилам, либо, если не получается, строго осуждают себя. Именно этого мы и хотим избежать любой ценой. Устраняя причинность, я подрываю мораль. Наш проект, джентльмены, в сущности, сводится к устранению чувства и понятия вины.

Дедалова декларация о намерениях была встречена восторженными криками собравшихся — всех, кроме одного старика с раздвоенными седыми бакенбардами, который заявил:

— А по-моему, вся проблема не стоит выеденного яйца. Отмена причинности, ради того чтобы избежать комплекса вины, представляется мне решением бессмысленно героическим. Почему бы людям просто не пренебрегать своей виной, как делаю я?

— Вынужден напомнить тебе, — вмешался Дедал, — что большинство людей не имеют винопренебрежительной железы, которая даруется лишь существам вымышленным.

— Что верно, то верно, — согласился старик.

— Напоминаю, что мы стараемся дать людям счастье, которого в их короткой и горестной истории очень и очень недоставало.

— Если не ошибаюсь, — вступил в разговор еще один член комитета, — ты, Дедал, придерживался мнения, что человечество нельзя толкать к эволюции силком, через беспрерывные муки войн, голода, социального неравенства и всяческое варварство, вплоть до крайней стадии — самоосуждения и неверия в собственные силы. Что и говорить, концепция радикальная. А ты не боишься, что возобладает врожденная лень, и люди вновь отрастят хвосты и полезут на деревья?

— Это не играет роли, — ответствовал Дедал. — Кто мы такие, чтобы судить о цели или хотя бы о направлении эволюции? С той точки зрения, на какую мы опираемся в данном обсуждении, нет ни малейшей разницы между поеданием банана и доказательством теорем Геделя.

— Огорчительно, если так, — высказался представитель Геделя, присутствующий на заседании в качестве наблюдателя.

Дедал пожал плечами.

— В мироздании нет ничего вечного, рассыпается все, даже печенье. Мы не можем долее разрешить исчерпавшей себя морали отравлять любые самопроизвольные вариации морального лабиринта кармой, раздумьями о последствиях поступков, автоматически вытекающими из причинности.

— Хм-м… да-да, продолжай, — произнес высокий красавец, представитель автора, торопливо внося заметки в блокнот.

— Отменив какую бы то ни было связь причины и следствия, — высказался Дедал, — мы освобождаем принимающих решение от фактора неизбежной расплаты и таким образом объявляем карму банкротом, дозволяя обитателям лабиринта в будущем следовать произвольным курсом жизни — вне зависимости от моральных последствий.

— Например, совершить убийство и избежать ответственности, — вставил тот самый, с раздвоенными бакенбардами.

— Ну коль на то пошло… Убийство, если развить твою мысль, не будет иметь неизбежных кармических последствий. Отбрасывая карму, мы тем самым попросту возвращаем все на свете на круги своя. Подлинные последствия убийства могут выглядеть совершенно иначе, чем мы способны вообразить: пышно расцветет клумба с фиалками, например. В лабиринте не останется жестких взаимосвязей, не останется обязательных следствий, только допущения, выпадающие по определенной схеме или по чистой случайности. И все они будут иметь лишь сиюминутное значение, а большего бремени не принесут. В нашем лабиринте, джентльмены, все, что угодно, Еправе стать всем, чем угодно, в любую минуту по своему усмотрению, и это, я утверждаю, единственная свобода, достойная называться свободой.