Кир Булычёв - «Если», 1998 № 04

Он был разборчив, что вполне типично для единорогов, робких и горделивых, нимало не похожих на минотавров, — настоящие минотавры с грудью, обросшей шерстью, увлекаются сексом и насилием и вовсе не заботятся о том, кому и что о них известно.

Возложить голову на колени девственницы — вот высшее блаженство! Однако Минотавр, кажется, ни разу не встречал живых девственниц, только умерших, притом умерших не по его вине. Да если бы он и сыскал живую, то не проявил бы к ней интереса, потому что был влюблен в Ариадну; вот единственная, кого он желал (единороги не падки до беспорядочных связей, а он был уверен, что рожден единорогом).

Факт есть факт: Ариадна, по всей вероятности, не девственница. Такой вывод напрашивался сам собой. Минотавр, конечно, не наводил справок — но она же вышла замуж за Тесея, и это наложило на нее серьезные сексуальные обязательства. Но, несмотря на замужество, несмотря на то, что ныне Ариадна живет с Дионисом, ее окружает несомненная аура девственности — уж на такие вещи у единорогов нюх безошибочный. Единорогам дано знать правду сердцем, а сердце не обманешь.

Совершенно не исключается, что Тесей и Ариадна не довели свой брачный союз до логического конца. Может, в этом и состоит подлинная причина, отчего Тесей бросил ее на Наксосе. Тесей — эллинский мужлан, грек-самец, и он ни за что не простит женщине того, что не овладел ею. А уж герою такого унижения и подавно не вынести. Провал в постели для Тесея — достаточное основание, чтобы покинуть женщину. И, естественно, он ни За что не станет распространяться о подобном происшествии, поскольку это плохо отразилось бы на его мужской репутации.

Минотавр и сам понимал, что рассуждения шиты белыми нитками. Ну и что с того? Пусть для других она не девственница, для него в ней осталось девственности с избытком. Более всего на свете ему хотелось бы остаться с ней наедине и возложить голову ей на колени.

Сколько раз он воображал себе, как это будет! На досуге он даже планировал ампутировать один рог, чтобы облегчить себе задачу и не повредить ее мягкое бедро. Он, правда, еще не решил, каким именно рогом пожертвовать, но решение будет принято, когда найдется хороший хирург — предпочтительно Асклепий, король костоправов (хотя и гонораров Асклепий требует королевских). И ведь Асклепий тоже шляется где-то здесь в лабиринте со своим черным врачебным саквояжиком. Минотавр отыщет искусника и условится об операции, рогоэктомии, — не так уж она сложна, куда проще операции по перемене пола.

А потом настанет черед предпринять кое-что в отношении возлюбленной. Минотавр похитит ее и ускачет, радостно фыркая; право, это единственный способ исполнить задуманное, на уговоры времени нет, с уговорами можно и подождать. Он утащит ее в безопасное место и там освободит, почти освободит, освободит настолько, насколько посмеет: нельзя же допустить, чтобы она удрала прежде, чем у них будет шанс поговорить. Не хотелось бы удерживать ее против воли — неважно, что бы там она ни надумала. Но, по меньшей мере, он должен успеть изложить свое предложение: он хотел бы обеспечить Ариадну всем необходимым и каждую ночь спать с ней, возложив голову ей на бедро. Невозможно предугадать — а вдруг она согласится?

на Атлантидском Крите считался великим гражданином, был самым богатым во всем древнем мире после Мидаса — и самым почитаемым, добившимся уважения даже у богов. Что и говорить, весьма лестная ситуация, но самого Дедала она удовлетворяла не вполне.

Спору нет, лабиринт — самое замечательное творение из всех ведомых людям и богам. Однако лабиринт построен уже довольно давно. А что сопоставимого он совершил потом? Вопрос беспокоил его, и беспокоил изрядно. Большую часть времени он был вынужден тратить на поддержание и текущий ремонт лабиринта, а также на достройку незавершенных секций. И что-нибудь где-нибудь беспрерывно ломалось. Это раздражало великого зодчего, ибо лабиринту надлежало функционировать безупречно. Стало очевидно, что в конструкции чего-то недостает, и Дедал понял, чего именно.

Его лабиринт страдал отсутствием единой теории поля.

Поначалу Дедал не удосужился ее сформулировать, поскольку был занят множеством иных дел. Теперь лабиринт работал более или менее так, как полагалось, но отдельные части то и дело ломались без видимых причин. Притом оставалась опасность, действительно роковой аномалии, а все из-за отсутствия единой теории поля.