Кир Булычёв - «Если», 1998 № 04

— Глотай!

От неожиданности я проглотил обе разом. Потом, ничего не понимая, я смотрел, как он запихивает Бокуру в рот несколько таблеток и усаживает его на землю. Тут и я почувствовал усталость, в спине заломило, а натертые ноги обожгли волдырями. Я застонал и лег рядом с ультом. Морозов тоже сжевал таблетку и прислонился к стене.

— Вот, значит, как оно действует, — пробормотал он. — Что-то в этом роде я и подозревал.

Я хотел было спросить, о чем это он, но осекся. Зов — вот что это было! Вспомнил я, как в детстве точно так же готов был без устали идти куда-то, и переполняли меня бодрость и веселье. Холодок пополз по моей спине. Никогда я особенно не задумывался о природе зова. Ну, все знают, что это какая-то биология с психологией пополам с химией. Ученым виднее. Но вспомнились некстати детские страшилки, которыми мы пугали друг друга на школьном чердаке. Кто его знает, может, и впрямь сидит в глубине Паучище и ловит неосторожных в невидимые паутины? Где это видано, чтобы сразу и в одном месте троих прихватило?! Невольно о богах и демонах задумаешься…

Таблетки начали действовать, и я расслабился. Какие «еще боги, если их зов транквилизатором перешибают! Я глупо захихикал и… заснул.

Проснулся я от ломоты в костях. Лежать было неудобно — острые камешки впивались в спину. Но чувствовал я себя неплохо. Нормально. Радужная муть в голове исчезла, а во рту появилась сухость, как после доброй попойки. Я повернул голову и увидел, что неподалеку у еле различимого в ночной тьме входа пыхтит голубым огнем походная самогрейка, а на ней стоит емкость с водой. Морозов сыплет в емкость какие-то темные стружки, а Бокур, внимательно за ним наблюдающий, шумно принюхивается. Я застонал и перекатился набок.

— А, выспался, — сказал Морозов. — Давай сюда, чай пить!

Они с Бокуром выхлебали почти всю емкость, а я сидел и осторожно прихлебывал из маленькой чашки. Странный напиток, горький и неприятный.

Потом мы двинулись вдоль стены, оставив чашки и самогрейку у входа. У Морозова был мощный фонарь, он велел держаться рядом. Вскоре мы обнаружили узкий проход в соседнюю пещеру. Когда протиснулись туда, то обнаружили зал поменьше. Сверху нависали длинные острые камни, которые Морозов назвал сталактитами. Он кружил вокруг них, царапал ногтем, долго осматривал стены и что-то бормотал про осадочные породы. Я уже хотел спросить Морозова, что мы здесь ищем и какое отношение это имеет к его несчастной любви, как он вдруг исчез. Еле сдержав крик, я побежал, спотыкаясь, вперед и заметил наконец слабый отсвет. В дальнем конце этого зала обнаружился еще один проход, куда и нырнули Морозов с Бокуром.

Выслушав все, что я о них думаю, Морозов пожал плечами и велел не отставать. А когда он повел фонарем по сторонам, я чуть не заорал от страха — со всех сторон на нас скалили зубы жуткие чудовища с выпученными глазами. Они еще и рычали!

В следующий миг я сообразил, что это высеченные из камня огромные скульптуры. Когда сердце вернулось из горла на место, я перевел дыхание и, осмотревшись, негромко сказал Морозову:

— Кажется, здесь тоже поработал эстетизатор.

Он ничего не ответил, продолжая внимательно разглядывать фигуры.

— Ага, — наконец сказал он, — вот это волчья голова, а это, похоже, медведь. Я встречал подобные изображения на старых мирах…

— Боги и демоны порой являются в причудливых обличьях, — заметил Бокур.

— Это животные, — пояснил Морозов. — По преданиям, волки были когда-то завезены и на Урал, только они потом исчезли.

— С нами и богам-то не ужиться, куда уж тварям, — понимающе сказал Бокур.

Я прислушался к тихому мерному рычанию, идущему откуда-то из-за головы волка. Морозов заметил, что я припал ухом к камню, пытаясь разобраться, что это за шум.

— Подземная река, — сказал он.

Следующий проход обнаружился в пасти чудовища, имени которого Морозов не помнил. Треугольные уши торчали по краям круглой головы, а над хищно оскаленной пастью неведомый камнерез выдолбил расходящиеся бороздки, словно длинные усы, торчащие в разные стороны.

Мы прошли в соседнюю пещеру и чуть не ухнули куда-то вниз. Там вообще не было зала — проход лишь немного расширился, и в свете фонаря мы увидели высокие каменные ступени, тающие в световом пятне далеко внизу.

Морозов остановился, долго прислушивался, но ничего, кроме нашего дыхания, не услышал. Он направил луч фонаря на потолок, так, чтобы в рассеянном свете мы видели друг друга. Достал из кармана узкий конверт.