Кир Булычёв - «Если», 1998 № 04

И еще он держал М-16.

Он не искал меня. Он просто слонялся по деревьям от скуки. Ревуны живут стаями, и он, наверное, инстинктивно искал компанию — сам не зная, чего ищет. И вполне мог уйти, не заметив меня.

Но когда он прыгнул на ветку, она дрогнула, и я шевельнулся. Всего на пару сантиметров, но этого хватило. Движение привлекло его внимание. Мне следовало бы зажмуриться, но теперь было поздно. Ревун увидел, что у меня есть глаза — значит, я жив. Еще секунд через пять он поймет, что от меня пахнет кровью.

Он перехватил М-16 обеими руками, упер приклад в плечо и положил палец на спусковой крючок.

Я смотрел на него и не шевелился.

А что мне еще оставалось? Дотянуться до него я не мог, а если бы и мог, то не успел бы помешать нажать на спуск. Мог умолять его: не стреляй. Но он не поймет. Ведь он просто обезьяна. И он просто меня застрелит.

Меня так душили страх и злость, что я боялся сделать какую-нибудь глупость. Но не сделал. Я не сводил с обезьяны глаз и не шевелился.

Ревуну стало любопытно. Винтовка по-прежнему была нацелена на меня, но он не стрелял. Никакой злобы его морда не выражала. Он чуть приблизился. Ему хотелось посмотреть, что я такое. Я должен подпустить его как можно ближе.

Ревун приближался. С четырех метров до трех. До двух. Мне казалось, я сейчас заору. Ствол винтовки смотрел мне в грудь. И я, лишь бы не видеть устрашающего орудия, не сводил с ревуна немигающих глаз.

Один метр.

Медленно, очень медленно я закрыл глаза. Видишь, ревун, я не угроза тебе. Я даже не боюсь. И собираюсь спать.

Но он все равно меня испугается. Когда почует запах крови.

Моя правая нога обхватывала ветку, и я резко махнул левой вперед и вверх, ударив ревуна.

Он мгновенно начал стрелять. Я услышал быстрый металлический перестук М-16, ведущей автоматический огонь, и звук пуль двадцать второго калибра, прошивающих листву. Но удар ноги вывел ревуна из равновесия, и ни одна из пуль в меня не попала.

А затем я свалился с ветки и с треском полетел вниз. Рядом шмелями жужжали пули.

Тремя или четырьмя метрами ниже торчал мощный сук. Я успел заметить его на лету, выставить руки и ухватиться. От рывка я едва не лишился рук.

Вывернув шею, я посмотрел на обезьяну. Ревун сидел над моей головой и смотрел на меня. Промахнуться он никак не мог.

Но он не стрелял. Медленно, словно торопиться ему было некуда, он извлек из винтовки пустой магазин, отбросил его и полез в рюкзак за новым.

Будь у меня бластер или хотя бы пистолет, я уложил бы его наповал. Похоже, зверь даже не сознавал, что опасно вот так открыто сидеть перед врагом.

Я не стал дожидаться, пока он закончит свое дело, а раскачался и разжал пальцы.

На сей раз мне повезло. На секунду. Ноги уперлись прямо в другую ветвь, задержав падение, но я не собирался останавливаться и перешагнул на ветку ниже, потом перепрыгнул на следующую.

И тут мое везение кончилось. Я потерял равновесие и грохнулся на спину к подножию дерева.

На сей раз удар не вышиб из меня дух — я уже не помнил, когда делал вдох в последний раз. Но голове от него явно не полегчало. Я ненадолго ослеп, а в ушах непрерывно трещало, как будто единственное, что я мог слышать и что мне предстояло отныне слышать, был звук собственного тела, ударяющегося о землю. У меня возникло ощущение, что я ударился с достаточной силой, чтобы выбить в мягкой лесной почве свою могилу. Но я боролся. Мне надо дышать. Надо видеть.

Ревун, наверное, уже держит меня на прицеле.

Я собрал свою волю.

Первым делом глаза. Зрение вернулось секунд через пять, которые показались часами. Я пошарил взглядом по ветвям, отыскивая обезьяну, но меня отвлек странный звук.

Покашливание.

Кашлял не я, потому что дыхание еще не вернулось. Звук слышался откуда-то слева.

Чтобы взглянуть туда, мне не пришлось сильно вертеть головой. Но лучше бы я ее не поворачивал совсем.

Я увидел бурого медведя. До него было еще метров десять, и шел он на четырех лапах, но все равно казался слишком большим. Попросту огромным. С таким мне не справиться. Я и дышать-то пока не в состоянии.

Медведь смотрел на меня. Он, наверное, видел, как я упал, и теперь решал, как со мной поступить — разорвать когтями горло или вспороть живот. И до сих пор не сделал ни того, ни другого только потому, что я не шевелился.

Но я не мог лежать так бесконечно. Мне отчаянно требовался воздух. Легкие, отравленные углекислым газом, подали сигнал мышцам, и я судорожно и шумно вдохнул.