Михаил Болле - Мой Демон

– О нет, любовь моя, – решительно возразил Сергей, поднимая указательный палец, – как раз в этом случае Пушкин списывал с себя беспечного графа, от которого Сильвио получил пощечину.

В этот момент стоявший неподалеку мужчина послал Наташе воздушный поцелуй. Сергей заметил это и сразу насторожился:

– Это еще кто?

– Откуда я знаю? – И девушка равнодушно пожала плечами.

– А с какой стати он шлет тебе поцелуйчики?

– Вот именно! – неожиданно захихикала Лиза, первой опустошившая свой бокал. – Лучше бы прислал нам выпивку за свой счет. Хочу шампанского!

– А почему вы решили, что этот поцелуй был послан именно Наташе? – вдруг спросила Евгения, весь вечер незаметно следившая за Никитой.

Этот вопрос застал всех врасплох, и компания друзей удивленно переглянулась.

Было холодно и темно. Свинцовые тучи предвещали полосу непрерывных февральских метелей; одна за другой они заволакивали небо подобно темным знаменам надвигающихся полчищ варваров, которые сметают на своем пути все живое. Тем временем кто-то тихо проник в помещение театра, освещенное только слабым фонарем, горевшим над служебным выходом. Быстро спустившись по ступенькам вниз, этот некто остановился и прислушался, словно хотел узнать нечто важное и нужное. Из-за кулис доносился храп священника, напоминавший своим глухим и прерывистым дыханием шумы изношенного сердца. Все прожектора были выключены, единственным источником света служил маленький зеленый фонарик с надписью «Выход». В руках у незнакомца, одетого во все серое, была старинная шкатулка – та самая, которую барон Геккерен отослал со слугой в оружейный магазин Куракина. Беззвучно подойдя к стулу Дантеса, неизвестный, лицо которого было закрыто шарфом до самых глаз, прятавшихся за черным пенсне, поставил на него свою ношу, затем рукой в лайковой перчатке открыл крышку и достал кольчугу. Аккуратно повесив ее на спинку стула, незнакомец так же тихо удалился, едва не задев за ножку концом шпаги, торчавшей из-под его плаща. В оставленной им шкатулке лежали те самые четыре пистолета, которые поручик принес барону Геккерену в январе 1837 года…

Возле четырех могил в глубине кладбищенских аллей, под молодой заснеженной березкой собралась компания, состоявшая из дюжины хорошо тренированных молодых людей среднего возраста, одетых в короткие кожаные куртки. На некоторых, несмотря на снег и мороз, были демисезонные полуботинки.

Расставив на крошечном, только что вкопанном в землю столике три огромные бутылки водки, они держали прозрачные пластмассовые стаканчики, вопросительно поглядывая на Германа Петровича Пономарева.

– Ну что, братва, помянем наших незабвенных боевых друзей, геройски павших на поле битвы, – наконец сказал он, поднимая свой стакан. – И поклянемся в том, что, пока хоть один из нас останется жив, он будет мстить проклятым чурбанам из бригады Кукольника.

Произнеся этот мелодраматичный тост, Пономарь первым опрокинул в рот содержимое своего стаканчика.

– Клянемся! – нестройно отвечала «братва», торопливо заглатывая водку.

Затем, не теряя темпа, тут же разлили и выпили по второй, после чего почти все присутствующие закурили и начали вполголоса переговариваться. А Герман Петрович отвел в сторону обычного с виду парня с холодными серыми глазами. Это был тот самый боевик по кличке Тихий, который самым достойным образом вышел из проигранной «стрелки» с кавказцами, уложив их водилу и завладев джипом.

– Ну что? – нетерпеливо поинтересовался Пономарь. – Подумал над моим предложением?

– Подумал, – спокойно кивнул Тихий.

– Берешься?

– Берусь.

– Ну и отлично! – И Герман Петрович похлопал его по плечу. – Как только сделаешь, сразу звони мне… Однако холодновато сегодня… – Он обернулся к братве и помахал рукой: – Ну, вы тут поминайте, только аккуратно. А я поехал домой.

И, сопровождаемый нестройным прощальным ревом, направился к машине, возле которой его ждал водитель-охранник.

Герман Петрович любил свой дом старинной постройки на Садовой улице, в котором прошло его детство, умерли родители и все было абсолютно родным и знакомым, начиная от старых лип во дворе и кончая не менее старой шахтой лифта. Для начала он за свой счет расселил соседей по коммуналке, оставшись единственным хозяином огромной квартиры, в коридоре которой можно было кататься на велосипедах. Затем сделал роскошный евроремонт, обзаведясь всеми обязательными атрибутами: огромной джакузи, тренажерным залом и домашним кинотеатром. Даже сейчас, когда во многих районах Питера быстрыми темпами росли элитные дома, Герман Петрович не собирался никуда переезжать.